Приют героев - Олди Генри Лайон

Вот, значит, вам, сударь, с размаху – «голубь садится на правое плечо».

А вот, значит, вам, сударь, «голубь садится на левое плечо».

А вот, сударь, «мама целует в лобик». Коротко, от локтя.

С «лобиком» вышла неувязка. Когда корнетовым «голубкам» не удалось изгадить плечи барона, Конрад сделал короткий шаг назад и вбок, переводя саблю по дуге острием к земле. У Кримхильды на крестовине изнутри крепился «палюх» – плоское кольцо из металла, защищающее большой палец, для чего «палюх» был раскован в щиток. Эта конструкция позволяла ловчей удерживать оружие и с большим успехом использовать инерцию увесистого клинка при закручивании удара. Как, например, сейчас.

– Ляпсус! – с удовольствием изрекла сабля, смачно припечатав снизу запястье корнета. – Имеем честь сообщить о неоспоримом факте. Овидий, записывай: наша светлость опозорила корнета Франца Лефевра один раз!

Стилос быстро застрочил по таблетону. Письмена, возникая на воске, вспыхивали темным пламенем и исчезали неведомо куда, оставляя чистую поверхность.

Прапорщики дружно попятились, делая знак от сглаза..

– Достаточно? – спросил барон, недоумевая, откуда сабля знает имя вспыльчивого корнета. Осведомленность спец-арсенала в самых разных вопросах давно была темой для разговоров в среде квизиторов. – Предлагаю считать дуэль законченной…

– Никогда! – выдохнул Лефевр и ринулся в бой.

На краю луга с акаций облетали рябые листья, безразличные к дуэлянтам.

* * *

Карету барон перед началом дуэли отпустил, о чем теперь весьма сожалел. На окраине не то что агитатора – обычного извозчика не поймать. А до «Приюта героев» с полчаса топать придется.

В наступающей темноте.

По колдобинам.

День выдался тяжелым. Обер-квизитор устал, как гончая, загнавшая дюжину лис. С той лишь разницей, что он еще никого не загнал. Ну, разве что семь раз опозорил нахального корнета против одного-единственного косвенного позора в голень. Изловчился-таки, щенок. Ну и ладно. Идеалы недостижимы, не стоит терзать печень понапрасну.

Хотелось добраться до гостиницы, упасть в постель и провалиться в сон.

– Прочь, хамьё! Лучше укажите мне дорогу в отель, и я готов буду вам заплатить…

Знакомый голос. Дребезжащий, высокий тенорок. Кажется, сейчас возьмет и начнет излагать «Повесть о доме Ривердейлов» по-новой, с самого начала.

Ответом графу ле Бреттэн послужило молодецкое ржание в три глотки.

– Проводники в столице дОроги, дедуля. Мончиков хватит? А ну, покажь!

– Вы забываетесь, сударь!

Резко прибавив шагу, Конрад возник из-за угла исключительно вовремя, словно Добрый Гений в финале трагедии Томаса Биннори «Заря». Как раз в этот момент один представитель «хамья» ухватил возмущенного графа за шиворот, а другой отвесил старику затрещину. Из уважения к преклонным годам, легкую, для острастки. Дело происходило под масляным фонарем; вся сцена предстала как на ладони. Двоих громил барон видел впервые. Третий, мелкий крысюк с ухом, распухшим до размеров оладьи, был знакомый.

Жертва стряпчего Тэрца, он лез с ножом к поясу Эрнеста Ривердейла, намереваясь срезать кошелек.

«Зря я велел отпустить мерзавца…» – задним числом попенял себе Конрад.

– Бдительный Приказ! Всем стоять! Имена, фамилии, сословия?

Если устал и неохота возиться с задержанием, кричи именно это. В грабителях сразу просыпается чувство противоречия: им – «стоять!», они – наутек. Молча и проворно. Но бойкая троица то ли растерялась, то ли дурная удаль в голову треснула. Старого графа они, правда, отпустили, и теперь щурились, вглядываясь в темноту.

– Здрасьте-пожалста! – осклабился мастер затрещин, когда обер-квизитор возник в круге желтого света. – Герой-недомерок? Витязь в ослиной шкуре?!

– Эй, полурослик! – поддержал приятеля знаток чужих шиворотов. – Чеши отсюда!

А крысюк осклабился и хихикнул.

Очень хорошо, что троица не убежала. Просто очень хорошо.

Замечательно.

Две сабли с визгом покинули ножны, а ножны полетели в головы хамов. Кипя гневом, барон совершенно забыл, что подмышкой у него – не боевое оружие, а дуэльные болтушки, смирившиеся с утратой вечеринки в арсенале. Впрочем, с первым ударом обе сабли поняли, что вечеринка – так или иначе, там или здесь, – удалась.

– Теофиль Стомачек, он же Гвоздила, он же Куцепердый! – радостно возопила Брюнхильда. – Ляпсус! Опозорен один раз, в область ключицы! Пиши, Овидий!