Маска Локи - Желязны Роджер

— Рейнальд напал и разграбил поселения на Кипре, за три недели сжег их церкви — церкви, Жерар! — и урожай, убивал крестьян, насиловал женщин, резал скот. Этот остров не оправится от Рейнальда де Шатильона и за поколение.

— Вряд ли он действовал из благих побуждений, когда захватил корабль в Красном Море и сжег флот, везущий паломников в Медину. Ходили слухи, что он собирался захватить Мекку и сжечь этот святой город до последней головешки. Он смеялся над криками о помощи и обещаниями тонущих паломников…

— Но, Томас, разве это не обязанность христианина убивать неверных?

— С одной стороны, он громит христиан на Кипре. С другой — расправляется с сарацинами в Медине. Король Саладин, Защитник Ислама, поклялся отомстить этому человеку — так же, как и император Константинополя. Рейнальд де Шатильон представляет угрозу для любого в пределах досягаемости меча.

— Так что, ты советуешь мне поддержать Ги?

— Ги дурак и будет наихудшим королем, который когда-либо здесь был.

— Ты предлагаешь мне выбор между дураком и бешеным псом. Скажи, Томас, ты видел царствование Ги — от Рождества Христова 1180 до Рождества Христова-только-ты-и-дьявол-знает-какого в своем Камне?

— В Камне, Господин? Неужели нужен Камень, чтобы увидеть то, что может разглядеть ребенок своими собственными глазами? Именно Ги устроил в Араде резню мирных бедуинских племен и их стад, просто чтобы позлить христианских лордов, получающих с них дань.

— Томас, я вновь спрашиваю, разве это неверно, убивать язычников?

— Неверно? Я не сказал неверно. Только глупо, мой Господин. Когда нас здесь один на тысячу. Когда каждый француз, чтобы оказаться в этой стране должен переплыть море и проехать по пыльным дорогам, сражаясь с пиратами, язычниками и разбойниками, грабящими караваны, и с кровавым восстанием собственных кишок. Когда тысячи неверных вырастают из песка как трава после весенних дождей, и каждый вооружен острым, как бритва, клинком и воодушевлен верностью своим языческим вождям. Так что будет только мудро отложить наши рассуждения о том, что правильно и неправильно и оставить спящих бедуинов лежать у своих колодцев и получать с них дань.

— Ты упрекаешь меня, Томас?

— Господин! Я упрекаю такого дурака как Ги де Лузиньян и такую скотину, как Рейнальд де Шатильон.

— Но как Хранитель Камня, ты обязан дать мне совет. Скажи мне, достаточно ли силен Гай, чтобы устоять против Рейнальда де Шатильона?

— Это не важно, — ответил Томас. Мы устоим.

— И мы должны поддерживать Ги?..

— О, Ги будет следующим королем Иерусалима. Без сомнения.

— Но я не об этом спрашиваю…

Сильный стук в дверь прервал Магистра.

— Кто там? — заревел Жерар.

Дверь с треском приоткрылась и молодой слуга, полукровка от норманнского отца и сарацинской матери, просунул голову. Много подобных молодцов были в услужении у тамплиеров, большей частью их собственные незаконнорожденные дети. Юношеское лицо было потным и покрыто дорожной пылью. Испуганные голубые глаза смотрели устало.

— Я прибыл из Обители в Антиохии, Господин, с сообщением от сэра Алоиса де Медока.

— Неужели это не может подождать?

— Он сказал, это срочно. Что-то о богатом простаке, которого можно пощипать.

— Хорошо, давай сюда.

Юноша достал кожаный кошель из-под полы куртки и передал его Жерару. Тот взял кинжал с тонким лезвием, разрезал тесемки кошеля, вытащил свиток пергамента и сломал восковую печать. Развернув желтоватый пергамент, он поднес его к глазам.

Затем вздохнул и передал Томасу. — Написано неразборчиво. Как будто Алоис спешил.

Томас Амнет взял документ и начал молча читать.

Жерар наблюдал за ним с некоторым раздражением. Воины, умеющие читать, все еще редкость в мире Амнета. Хотя многие тамплиеры и знали грамоту настолько, чтобы разобрать название города или реки на карте, тех, кто читал с легкостью, было немного. Амнет понимал, что у Жерара другие преимущества — положение и власть — и поэтому он мог не бояться тех, кто знал грамоту. Сейчас, однако, магистра раздражало сознание того, что такой парень, как Амнет, мог что-то вычитать в пергаменте, который для него оставался немым.

— Ну и что же там? — наконец спросил он.

— Сэр Алоис ссудил деньги некоему Бертрану де Шамбору, своему дальнему родственнику. Под залог земельного угодья в Орлеане. Орден обязуется снабдить этого Бертрана рыцарями, пешими воинами, лошадьми, оружием и повозками на сумму 1200 динаров.

— Размеры угодья?

— Три тысячи акров… Интересно, так ли богата эта земля? Алоис ничего не говорит о ее качестве.

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы он имел дело с плохой землей? Продолжай.

— Алоис предполагает, что мы купим расположение Рейнальда, передав эту землю его кузену, который собирается вернуться во Францию в этом году…

— Но, — возразил Амнет, — земля пока не наша. Как же мы можем распоряжаться ею?

— Земля вскорости будет нашей, — сказал Жерар.

— Откуда вы с Алоисом знаете это? У вас собственный Камень?

Жерар похлопал себя по лбу.

— О, нет, мой юный друг. Зачем мне способность к пророчеству, когда у меня есть мозг, который Бог дал ребенку?

Магистр Тамплиеров хохотнул, возвращая Амнету его же собственные слова.

— Этот Бертран будет искать славу, чтобы возместить убытки своей короткой и греховной жизни. Так мы дадим ему славу.

— И как это будет выглядеть?

— Мы скажем бедному дурню, что наивысшей славы он может достичь, взяв обитель Гашишиинов Аламут.

— Они не зря называют ее «Орлиным Гнездом». Она неприступна.

— Да, но доблестный Бертран не узнает этого, пока полностью не увязнет в осаде. А потом будет слишком поздно.

— Знатный француз, ищущий славы, против банды на вид безоружных ассасинов. Это будет скорпион в постель шейха Синана, Горного Старца.

— И приведет к тому, что три тысячи акров в Орлеане будут нашими.

Томас Амнет некоторое время молча размышлял.

— Карл, — внезапно сказал он.

— А? — Жерар де Ридерфорд отвел взгляд от пергамента. Он взял его обратно и держал за восковую печать.

— Так зовут тоскующего по родине кузена Рейнальда. Карл.

— Может быть. Он помирит нас с Рейнальдом.

— Когда вы кормите чудовище, лучше взять длинное копье.

— Так мы скормим им Бертрана де Шамбора — и сохраним свои пальцы.

В своей комнате, расположенной в высокой башне, Томас Амнет закрыл жалюзи и задернул занавески, чтобы не впускать холодный ночной воздух. Но не только от воздуха хотел он закрыться.