Элрик из Мелнибонэ - Муркок Майкл

– Ты не можешь себе представить, каких душевных и физических усилий это требует…

– Могу, мой господин. Я твой друг и не хочу, чтобы ты испытывал боль, – но тем не менее…

– Есть и еще одно препятствие, Дивим Твар: моя физическая слабость, – напомнил своему другу Элрик. – Сколько я еще смогу пользоваться этими сверхсильными снадобьями, которые поддерживают меня теперь? Да, они дают мне силы, но при этом истощают меня. Я могу умереть, прежде чем найду Симорил.

– Я виноват, мой повелитель.

Но Элрик подошел к Дивиму Твару и положил свою белую руку на его желтоватого цвета плащ.

– Но что мне терять? Пожалуй, ты прав. Я трус – колеблюсь, когда речь идет о жизни Симорил. Я повторяю свои глупости – те самые глупости, которые и стали причиной этой беды. Я сделаю то, о чем ты говоришь. Ты пойдешь со мной на берег?

– Да, мой император.

Дивим Твар начал чувствовать, как груз, лежавший на совести Элрика, давит и на него. Для мелнибонийца это было необычное чувство, и Дивим Твар понял, что оно ему не нравится.

В последний раз Элрик был здесь, когда они с Симорил были счастливы. Казалось, это было так давно. Как же он был глуп, когда верил в долговечность этого счастья. Он направил своего белого жеребца к скалам и морю за ними. Моросил дождь. Зима на Мелнибонэ быстро вступала в свои права.

Они оставили коней у скал, чтобы их не испугало колдовство Элрика, и спустились к берегу. Дождь падал в море. Над водой – не далее чем в пяти корабельных корпусах от береговой черты – висел туман. Стояла мертвая тишина, и Дивиму Твару подумалось, что, оказавшись между высокими черными скалами сзади и стеной тумана впереди, они вошли в безмолвный мир царства мертвых, где легко можно встретить печальные души тех, кто, по легенде, совершил самоубийство, медленно уничтожая свое тело по частям. Звук их шагов по прибрежной гальке был громок, но его сразу же заглушал туман, который жадно поглощал его – словно питался этим звуком, поддерживая таким образом в себе жизнь.

– Сейчас, – пробормотал Элрик. Он, казалось, не замечал мрачного, гнетущего пейзажа. – Сейчас я должен вспомнить руну, которая так легко, сама собой пришла мне на память всего несколько месяцев назад.

Оставив Дивима Твара, он подошел к месту, где холодная вода плескалась у берега. Здесь он медленно сел, скрестив ноги. Его невидящие глаза устремились в туман.

Дивиму Твару показалось, что альбинос, сев на берегу, уменьшился в размерах. Он стал похож на беспомощного ребенка, и сердце Дивима Твара сострадало Элрику, как могло сострадать отважному, измученному мальчику. Дивим Твар уже готов был предложить Элрику отказаться от колдовства и искать страны Оин и Ю обычными средствами.

Но Элрик уже поднимал голову, как это делает собака, собирающаяся завыть на луну. С его губ стали срываться странные, пугающие слова, и Дивим Твар понял, что, даже если он попытается сейчас заговорить, Элрик его не услышит.

Дивим Твар и сам был немного знаком с высоким наречием (его, как и всякого знатного мелнибонийца, учили этому языку), но слова ничего ему не говорили, потому что Элрик использовал специальные интонации и ударения, которые придавали словам особый и тайный смысл. К тому же он распевал их голосом, то понижавшимся до глухого баса, то повышавшимся до визга. Слушать такие звуки, производимые смертным, было неприятно, и теперь Дивим Твар понимал, почему Элрик не хочет прибегать к волшебству. Повелитель Драконьих пещер, хотя и был типичным мелнибонийцем, почувствовал желание отойти назад шага на два-три, а то и вернуться на вершину скалы и наблюдать за Элриком оттуда. Ему пришлось взять себя в руки, чтобы остаться на месте и смотреть, как продолжается призывание.

Пение рун продолжалось довольно долго. Дождь все сильнее барабанил по прибрежной гальке, покрывшейся теперь глянцем. Он свирепо лупил спокойное, темное море, хлестал беловолосую голову поющего и вызывал дрожь у Дивима Твара, который плотнее запахнул свой плащ.

– Страаша… Страаша… Страаша…

Слова смешивались со звуком дождя. Они были почти не похожи на слова, скорее – звуки, которые может производить дождь, или язык, на котором говорит море.

– Страаша…

И опять у Дивима Твара возникло желание оставить свое место, но теперь он хотел подойти к Элрику, сказать ему, Чтобы он остановился и взвесил другие возможности добраться до земель Оин и Ю.

– Страаша!

В это крике слышалась скрытая агония.