Жребий брошен - Прозоров Александр

— Как я их детям, их женам теперь в глаза посмотрю? Что матерям скажу, выродки? Во сколько вы жизнь их оценили, твари безродные? — мотнул головой рыжебородый. — Вот как вы с людьми, так и они с вами, уроды дикие. Теперь и ваша очередь подохнуть. И не просто, а в муке и вое предсмертном. Стоять так, на пальцах, будете, пока все мышцы в теле не затекут, не задеревенеют, пока слушаться не перестанут. Тогда они разгибаться начнут, а петли — затягиваться. И вы все понимать будете. Что умираете, что сдохнете с минуты на минуту, что конец приходит — но сделать не сможете ничего. Вот тогда вы про моих ребят и вспоминайте, что на реке за лодку гнилую зарубили. Да, знаю, Раджаф меня за это накажет. Что сам казнил, к нему не привел. Пусть накажет, я его гнев вытерплю. Но хоть душа моя, совесть успокоится, что выродкам таким землю топтать не позволил. Нет вам места среди живых. А боги мертвых пусть сами решают, что с вами делать. Все, счастливо подохнуть.

Рыжебородый ушел, и воины опять загалдели, заключая пари, гадая, кто задохнется первым, кто последним, как быстро все это произойдет. Некоторые считали, что первые трупы появятся уже к полудню, но многие склонялись к тому, что даже самых слабых из пленников хватит до первых сумерек.

Между тем Олег начал чувствовать, что ноги у него затекают уже сейчас — стоять на пальцах не так-то просто. Даже если от этого зависит твоя жизнь.

«Или, может, сразу пятки опустить и не корячиться? Лишить этих уродов удовольствия, а себя — мучений?».

Мысль показалась интересной — но даже в таких условиях покончить с собой ведун не решился. Пока человек жив — всегда остается шанс. Хоть какой-то, но шанс.

Резкий порыв ветра на миг лишил его равновесия — петля тут же даванула горло, перед глазами поплыли круги. Середин заплясал на носках, выискивая место, где он может удержаться выше всего. Веревка чуть-чуть ослабла, позволив сделать вдох, и он замер, боясь потерять найденное положение. В щиколотках и спине плавно нарастала тягучая узловатая боль. Ведун понял, что это продлится еще целую вечность, еще невероятно долго — до самого конца жизни. И ему стало по-настоящему страшно.

К полудню все тело словно горело огнем. Стоять на носочках, постоянно вытянувшись в струнку, в напряжении, не имея ни возможности хоть на секунду переменить позу, ни мгновения для отдыха, было не так-то просто. Совсем не просто. Рыжебородый был не прав. Смерть Середина больше уже не страшила — она представлялась отдыхом, когда он больше не будет чувствовать боли, не будет задыхаться и слушать веселые переговоры зрителей по поводу своих стараний остаться в живых. Раньше он думал, что на подобное издевательство способны только в Риме. Ан нет, нашлись любители полюбоваться на чужие муки и в приуральских лесах. Вдобавок ко всему, откуда-то налетела стая слепней, они стали садиться на лицо, выискивая место для укуса, ползали по губам и глазам, совались в ноздри.

«Опустить пятки, и все закончится… — опять всплыла в голове соблазнительная идея. — Просто опустить пятки, и все останется позади».

От жары и усталости у Середина начались видения. Он увидел, как из леса с копьями наперевес вылетают черные всадники на вороных конях, как накалывают пиками разбегающихся с воплями каимцев, услышал истошные вопли: «Смолевники! Смолевники!!!». Черные, как ночь, воины накалывали по два-три врага зараз, бросали застрявшие в телах копья, выхватывали мечи и на всем скаку рубили, рубили, рубили улепетывающих трусов.

В мир реальности ведун вернулся лишь в тот миг, когда проносящийся мимо всадник вскользь рубанул его веревку. Оказалось, что она была, вдобавок ко всему, и опорой — Олег кулем рухнул на землю и громко завыл: затекшие мышцы, получив отдых, внезапно полыхнули еще большей, обжигающей мукой. Они словно вскипели изнутри, норовя разорвать тело и вспениться, как забытое на плите молоко.

— У-а-а… — В таком состоянии ничего вокруг Середин не замечал, и чем кончилась схватка, так и не увидел. Хотя… Нетрудно было догадаться.

Несколько минут спустя, когда боль только-только начала утихать, возле Середина остановился черный конь, с него спустился черный воин с черным лицом, наклонился, перевернул ведуна на живот. Олег скорее догадался, чем почувствовал, что ему разрезали веревки, и через миг снова застонал от боли, закрутился на земле. Руки валялись рядом, словно тряпки, не желая шевелиться.

— До вечера не пройдет. — Всадник поднял черную личину, и под ней оказалось вполне обычное, чуть смуглое, голубоглазое лицо, украшенное тонкими усиками и короткой бородкой. — Мы положим вас на коней. Их у нас ныне в достатке оказалось…