Маг в законе. Том 1 - Олди Генри Лайон

– Насчет нас? – равнодушие далось тебе с трудом. – С чего бы это? Содержание за март-месяц выдал, предписаний мы не нарушаем…

– Не нарушаете? – хитро сощурился купец. – И впрямь: на сто верст кругом, считай, слух прошел, как вы на заимке с косолапыми воевали, громами да молоньями швырялись!

– Что?!!

– Рупь за сто! – счастливый донельзя, передразнил купец. – Слухом, говорю, земля полнится, шиш лесной! Да знаю, знаю, што шавят люди, пустозвонят! – он махнул рукой. – Только я-то знаю, а людям рты не заткнешь… Вот и приехал урядник по ваши души: уличить в нарушении и – раком по баракам!

Купец выдержал паузу. Не прост ты, Ермолай Прокофьич.

Умеешь жилы тянуть.

– Он приехал, а все, кто видел, как дело было – в лесу, на порубке. Одна Акулька-дура по селу бегает да шавит кому ни попадя. Ну, урядник и зашел ко мне, по старой дружбе. Я ему говорю: Кондратыч, не бери ты дурного в голову! Не было там ничего, как пить дать! Велико колдовство – медведицу дубьем прогнали! Окстись, выпей рябиновки! Дуфунька с Рашелью люди честные, знаю я их обоих. Свое отсидели, на кой им это надо: обратно на каторгу? Дуфунька у меня на подворье с месяц по хозяйству пуп рвал, слова плохого про него не скажу, шиш лесной! А Рашелю – так вообще в ключницы взять думаю; а ты знаешь – я кого попало не возьму!

– Ну, спасибо, благодетель! – едва не поперхнулась дымом Княгиня, и ты понял, что о подобном намерении купца она слышит впервые.

– Только урядник, он человек государственный, – продолжил, нимало не смутившись, Ермолай Прокофьич, воздев к потолку указующий перст. – Я-то сам не видел, как дело было – значит, не могет он мне на слово верить! Вызвал Кондратыч дуру-Акульку. Допрос чинить. Девка поначалу оробела, а потом давай языком молоть! Язык-то у дуры – што помело, это всем ведомо, шиш лесной!

– Ну, и много намолола-то? – мурлыкнула Княгиня.

– Да с амбар и намолола, – купец аж крякнул от удовольствия. – И про медведей, што вы дюжинами в клочья разрывали, силою мажьей; и про змия-аспида в чешуе железной; и про то, как бились вы с тем змием, аки Егорий-Победоносец, и молоньи боженькины у вас обоих с громами из глаз сыпались; и деревья по небу косяками летали, на юг, к черным полулюдкам… Так што послушал ее Кондратыч, послушал – плюнул и прогнал чуть ли не взашей! Хотел, однако, на заимку ехать, вас обоих, а заодно и Федьку Сохача про это дело попытать. А тут возьми и заявись в село один из рубщиков – не знаю уж, за каким лешим. Смеется: враки, мол, и ничего больше! Ну, медведица в лабаз полезла. Так Федька со ссылочным ее дубьем да топорами, а бабы – ором своим прогнали. Потом кулеша наплямкались – и на боковую.

При словах о "бабьем оре" Княгиня только фыркнула, но сочла за благо промолчать.

– Уразумел Кондратыч, што, считай, байки про вас шавят. Выпил со мной рябиновки, да и уехал с Богом.

– Ну спасибо, Ермолай Прокофьич. Спасибо по гроб жизни, что ты и сам в байки те не поверил, и уряднику объяснил, – сказал ты, вставая. – Благодарим за угощение, за заботу – однако, пора и честь знать.

– Да сочтемся как-нибудь, шиш лесной, – благодушно расплылся в ухмылке купец, и ты вздрогнул: точно так же улыбалась купцу Княгиня минутой раньше. – Шавят люди, конечно – про змия, про молоньи! – да только медведицу оголодалую так запросто дубьем не прогонишь… Ладно, иди, Дуфунька. Гуляй. А с тобою, Рашель Сергевна, у меня еще один разговор имеется. Я ведь насчет службы не зря заговорил – и вправду хочу тебя на хозяйство поставить… А ты иди, Дуфунька, иди.

От тебя не укрылось, какие взгляды время от времени бросал купец на Даму Бубен. А в конце концов, почему бы и нет? Велики ли ее лета? – а сейчас и вовсе помолодела, разрумянилась. Эх, закружит Рашка купцу голову – перед ней и князья в свое время устоять не могли…

Ну и ладно, пусть ее кружит.

Не твоего это ума дело, Валет Пиковый.

Ты лучше вот о чем подумай: из-за одних ли дел сердечных выгораживал вас обоих купец перед урядником? Да и рубщик тот в село не случайно в нужный момент заявился… Были вы у купца в долгу мелком, пустяшном – а теперь вырос долг, ай, вырос!

Чем отдавать придется?..

* * *

В избе никого не оказалось. Нет, не то чтобы совсем никого: на полатях залихватски храпел в стельку пьяный Филат, набравшийся по случаю воскресенья куда больше обычного – но, пьяный хозяин, он не в счет. Пелагея, небось, ушла к соседке – на жизнь пожаловаться да языком почесать; ребятня по селу гасает, а Акулька… Кто ее знает, где это конопатое бедствие мотается?