Год крысы. Видунья - Громыко Ольга

– А Сурок отпустит? Он же только мне велел.

– Конечно! – даже не усомнился Жар. – Это ж святое дело – в молельню сходить! Как в баню. Батракам, между прочим, на оба этих дела целых три дня в году выделено!

Батраки, по правде говоря, предпочитали Богине баню (где, в отличие от молельни, было и пивко, и веселые девицы), но Рыске полегчало. Да и крупа убывала с радующей быстротой: не то чтобы Жар оказался таким проворным помощником, зато он не заморачивался высматриванием надгрызенных зерен. Жучков откинул – и ладно.

Лучину пришлось менять еще трижды, прежде чем девочка закопалась в мешок по плечи, пошарила там и удивленно сказала:

– Кажется, все!

Жар, перед которым еще лежало немного зерна, шумно выдохнул и не глядя смахнул остатки в мусор.

– Пошли скорей спать, а то завтра день-то какой!

– Тяжелый? – с содроганием предположила Рыска.

– Веселый! И надо хорошенько отдохнуть, чтоб не испортить его зевотой!

* * *

Как Рыска и подозревала, «раскаяние» Жара не вызвало у хозяев восторга. Однако мальчишка безо всякого лука разыграл такой спектакль («Ой-ой-ой, всю ноченьку Богиня Хольга снилась, перстом сурово грозила, требовала сей же день сто поклонов себе положить, а то чирей нашлет!»), что женка покривилась, но сдалась. Только Цыка ухмыльнулся и скабрезно уточнил: «Каким именно перстом-то?», однако лгунишка, добившись своего, мигом высушил крысьи слезы и умчался.

Чтобы дети не промахнулись мимо молельни, с ними отрядили дедка. Проникнувшись важностью задания, он долго выполаскивал бороду в колоде, заставив Жара тоже хорошенько умыться и пригладить волосы. Фесся сама переплела Рыске косички, понизу украсив их кисточками рябины. В последний момент на кухню заглянул Сурок, отсчитал пять жертвенных медек, для порядку ругаясь на глупых детей, введших его в убыток, и велел выдать племяннице старое платье какой-нибудь из дочерей. «Пусть не думают, что ее тут у меня обижают, – проворчал он. – А ты, старый, гляди, чтоб молец там не шибко дымарней махал! Если попортит мне видунью…»

– Такое не продымишь, – со знанием дела заверил дедок. – Вон моя старуха через день в молельню бегала – и хоть бы хны. Тогда, правда, и молец другой был, с понятием… привечал видунов. Так привечал, кобель, – повысил дед голос, – что я за ним как-то раз через всю веску с лопатой гнался! Однако ж убег с божьей помощью…

Платье было выцветшее, но еще крепкое и на Рыске сидело ладно.

– Хороша обновка, хороша и девка, – пошутил чернобородый батрак. – А когда на груди затрещит, еще лучше будет!

Девочка смутилась, потупилась. Дома после подобного нагоняя неделю на цыпочках ходить пришлось бы, а тут – смеются, подначивают в следующий раз с крыши молельни покататься. Впрочем, стог-то не ихний, на весчан хуторяне смотрели свысока, да и представление с мольцом удалось на славу.

Еще несколько монет Сурок дал дедку для головы – пусть назначит кого поправить стог.

– Чтоб до обеда вернулись! – приказал хозяин. – Я вас грехи замаливать, а не творить посылаю.

Сразу же и отправились. Денек удался, осень стояла на самом изломе: вроде и солнышко еще греет, и ночные заморозки не начали белить траву – а половина листвы уже лежит на земле. Лесистые холмы будто накинули желтые платки с алой каймой барбарисов и багряной вышивкой дикого винограда, взбиравшегося по стволам до самых макушек. Прозрачный воздух горчил на языке, уцелевшие воронята сбились в огромную стаю и наматывали круги в синем небе, готовясь к кочевью. Еще пара-тройка дней, и с севера наползут вязкие тучи, надолго окрасив землю в такие же серые, грязные тона, а когда развиднеет – на лужах уже начнет хрустеть ледок.

– Деда, а давай за грибами в лес махнем? – начал канючить Жар. – Говорят, опята пошли…

– Небось за четыре лучины не уйдут, – сурово отозвался тот, а сам с сожалением стрельнул глазами на старый березняк – самое грибное место! – На обратном пути завернем, если время останется.

Обнадеженный мальчишка козлом заскакал впереди.

– Ну чего вы еле плететесь? – подбадривал он. – С горочки же, можно и подбежать!

– Ты не о грибах, а о душе думай, – пытался усовестить Жара дедок.

– Я и думаю! Хочу скорей ее облегчить, а то аж жизнь не мила!

– Ишь, балагур, – помимо воли усмехнулся старый. – Все бы тебе шутить да колобродить. Учись вон у подружки своей: идет тихенько, скромненько, сперва дело, а потом забавы.