Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж - Олди Генри Лайон

Я вижу эту картину. Я отчетливо вижу: класс, на стенах портреты Пушкина с Толстым, и – бой на пальцах. Насмерть. Нет, наверное, учительница говорила вслух, Глеб немой, но слышит… Впрочем, отрешиться от боя на пальцах мне не удается. Пацан держал оборону: один. Воин в поле. Отмазывая гадюку Снегиря, закрывая собой «компенсацию» улыбчивого Гобоя. А я жрал водку и пел про попугаев. Нет, это вчера я пел, а он – сегодня…

Неважно.

Ничего не меняет.

– Вы подпишете ему книжку?

Мама смеется. Сероглазая мама, воспитанная на классике. Или иначе: «Знаете, я в последнее время редко читаю. Столько работы…» Годзилла, у тебя замечательная мама. И учительница. И вообще. Давай книжку.

«Рабы Страха».

Первое, еще нижегородское издание. Где и достал-то?

Он протягивает мне карандаш.

* * *

– Тебе щас премию дадут!

В соседнее кресло хлюпнулся Распашонка. Местами переходя в газообразное состояние. Вид у глав-фэна такой, будто он лично отредактировал Книгу Судеб.

– Я за тебя голосовал, – поясняет Распашонка свою уверенность. – А у меня рука легкая. В прошлом году за Кепского голоснул – Ваське и дали! Теперь твоя очередь. Я, Снегирь, раньше думал, что ты дерьмо, а потом ты всплыл. Значит, верти дырку под орден!

– Твоими устами… Если что, с меня пиво.

– Жлоб пернатый! Премию в одну бутылку пива ценишь?! Лет через сто на аукционе в Сотсби…

– Уболтал. Пиво с таранькой.

– Тарань? В ихнем гадском баре?!

– Тогда с чипсами…

Народ в зале бурлил, заключал пари, булькал НЗ и шумно выражал нелицеприятное мнение. Тем для разговора было две. Первая: кому чего дадут и чем мы его за это обложим? Вторая: все премии – фигня, и система голосования – фигня, и вообще все – фигня, кроме банкета. Банкет тоже фигня, но организаторы грозились устроить чего-то особенного. Врут, наверное. Но на банкет идти надо. Вот отпляшем награжданс… Наконец президиум начал заполняться: председатель оргкомитета, могучая кучка членов, «монстры» и «зубры»: Неклюев, Кепский, Эльф с Петровым, Березка (интересно, она монстрица или зубрица?), «свадебные натуралы», спонсор-терьеры… Последним влез толстый хмырь в клетчатой тройке и с гигантским «кис-кисом» нежно-розового цвета. На хмыря косились. Но гнать не спешили.

– Итак, мы рады сообщить…

Как обычно, начали с критики. «Золото» неожиданно отхватил юный ниспровергатель кумиров из северной столицы. Парень воспылал ушами, дважды споткнувшись, вымелся на сцену и, от смущения брякнув: «Если не я, то кто?!», поспешил ретироваться, прижимая награду к груди. Вдруг передумают и отнимут? «Серебро» же досталось Шекель-Рубелю. Наш фашист с достоинством явил себя массам и величаво позволил вручить себе, любимому, приз. Походя облагодетельствовал микрофон: дескать, рад за молодежь, кадры решают все, а старикам пора думать о вечном. Например, передавать юной смене опыт чистки сортиров зубной щеткой. Выждав хохот зала, Шекель-Рубель помянул злобу дня, которая довлеет, и сгинул под аплодисменты.

Короче, «старик Державин их заметил и в гроб сходить благословил».

А за импорт «золото» огребла моя австралийская пассия! Радуясь совершенно по-детски: смущение, слезы, «сенк ю вери мач!» и прочее. Я ладони отбил, хлопая. На банкете надо будет непременно поздравить лично.

– …в номинации «Романы» по итогам голосования третье место получает Антимир Звездинский (ох, и псевданулся кто-то!) за дебютную книгу «Конь в пальто»…

Пытаюсь хотя бы абстрактно представить сюжет романа с подобным названием.

Фантазия отказывает.

– …второе место: Влад Снегирь за роман «И назову это добром…».

– Иди! Это тебя!

– Чувак! Ты гений!

– Я ж! Говорил! Пиво…

Жму руки. Отдавливаю ноги. Захлебываюсь глупой, идиотской, счастливой улыбкой. Ступеньки. Сцена. Носатая физиономия Саркисова цветет навстречу. Приз: птица с женской головой оседлала развернутый свиток. Блестит серебром. Наверное, имелась в виду птица Сирин, но усилиями литейщиков черты «птичьего» лица кривит сардоническая ухмылка. Это правильно. Чтоб не зазнавался. Я буду звать тебя Серебряной Гарпией, хорошо? Ага, дают диплом. В рамке. Вожделеющий микрофон пляшет напротив. Надо что-то говорить, а я не знаю – что. Глохну. Странной глухотой. Не слышу ничего, а главное – не слышу самого себя. Кости черепа звуконепроницаемы, как переборки субмарины. Внизу беснуется конвент. Губы, разорванные смехом. Руки, изломанные приветствиями. Бутылки с «коктейлем Молотова», поднятые в мою честь. Трассирующие очереди фотоаппаратов. Жерло кинокамеры. И, среди лихого буйства, бездвижным оазисом, прицелом снайперской винтовки – мальчишка в синем «Адидасе», мальчишка с серым взглядом. Я глухой, он немой. Он не может сказать, я не могу услышать. И все равно: слышу.