Паромщик - Сандему Маргит

Он продолжил путь через деревню, размышляя про себя о том, что он справится с решением загадки самостоятельно, без вмешательства призраков и колдунов, всего того, о чем болтали остальные.

Ведьмы? Призраки? Нонсенс!

Он подошел к маленькому дому, который провалился так, что два фронтона уперлись друг в друга. Надо было войти, и Ульсен с удовлетворением подумал, что он сейчас ужасно рискует жизнью из-за Свега. Ну да, частично по вине Свега.

Но дом не скрывал ничего ценного. Ульсен справился с порывом выскочить наружу, а вместо этого важно прошествовал через необычно низкий дверной проем.

Он осматривал дом за домом…

Проделав половину пути, он оказался возле церкви.

Хотя окна были выбиты, а дверь и чердак зияли черной пустотой, маленькая деревянная церковь сохранилась неплохо. Слегка нерешительно он приблизился к входу и вошел внутрь.

В церкви было темно. Скамеек не было, но алтарь был на месте.

Или…?

Это был самый удивительный алтарь, который ему приходилось когда-либо видеть. Что, в самом деле, означало вон то? А что это там … светится? Глаза?

Ульсен замер посреди церкви.

Он недоверчиво глядел прямо перед собой, потом по сторонам. Его взгляд все быстрее метался по углам — и тут он закричал тонким, пронзительным криком.

Его-то и услышала Бенедикте, наполовину погруженная в сон. Но она приняла его за крик птицы, озерной птицы, пытавшейся противостоять шторму.

Ведь все было так спокойно в Ферьеусете.

— А где Ульсен? — спросил Сандер за скромным завтраком.

— Да ну его, — фыркнул пристав Свег. — Он наверняка бродит по деревне сам по себе и делает находки, которые должны подействовать на мое самолюбие, этим он любит заниматься. Мне это тоже неприятно. Вот увидите, он придет с самым серьезным выражением лица и принесет свои «доказательства», которые наверняка несущественны. Он, вероятно, скоро появится.

Но Ульсена все не было. А Бенедикте сидела и смотрела, как Аделе время от времени обвивает рукой шею Сандера и что-то доверчиво шепчет ему, улыбаясь. Но Сандер выглядел немного настороженно.

«Как они близки, — подумала Бенедикте. — Боже, не делай мне так больно!»

После еды Сандер объявил, что намеревается произвести осмотр верхнего этажа. Остальные принялись его отговаривать, но он настаивал. К тому же он хотел пойти один, потому что считал, что пол наверху не выдержит слишком большого веса.

Да, с этим они были согласны.

Бенедикте попыталась чем-нибудь себя занять в его отсутствие. Прибраться в комнате или сделать еще что-нибудь полезное. Но она не могла собраться с силами. Она рассказала о ночных глазах, но только Сандер, казалось, поверил ей.

Если бы он общался только с Аделе, это, может быть, было бы легче переносить. Или нет, конечно, нет, Бенедикте приросла к нему всей душой. Он всегда так заинтересованно слушал то, что рассказывала Бенедикте, они вдвоем так мило беседовали. Так доверяли друг другу. Но не в такой интимной манере, как Сандер вел себя с Аделе.

Безжалостная действительность состояла в том, что Бенедикте так и не смогла съесть ни кусочка за завтраком из-за Сандера. Она вела себя, как лунатик, чувствовала комок в горле, но не могла заплакать, она лишь сидела за столом, слушая разговоры. Не смела открыть рот из опасения, что слезы немедленно начнут капать. Разумеется, пристав Свег рассказывал что-то забавное, но она не смогла как следует улыбнуться, улыбка превратилась в унылую гримасу. Единственное, что ее занимало, это то, с какой легкостью, словно это было самое естественное движение на свете, Аделе могла класть свою руку на руку Сандера и шептать ему на ухо какие-то их общие секреты. Бенедикте даже и представить себе не смела, о чем они шепчутся.

После того, как Сандер поднялся наверх, она предприняла решительную попытку починить стул, который пристав Свег раздавил своим весом. На короткое мгновение у нее мелькнула надежда сделать хоть что-нибудь полезное, но вскоре она снова выпустила стул из рук. Она была похожа на птицу, которая не в силах расправить крылья. Бенедикте села на свою кровать с метлой в руках, не в силах пошевелиться, ее лицо выглядело печальным и постаревшим на сотню лет. Она была так некрасива, так некрасива!

Ее мысли молниеносно взлетали и бросались вниз, и, словно когти, оставляли глубокие раны. И вот в такой ошеломляющий миг, когда Аделе вошла и ехидно поинтересовалась, что это она здесь сидит, Бенедикте почувствовала, как ее переполняют злые чувства, унаследованные от Людей Льда. Нестерпимое желание выместить свою злость, выпустить пар. Она крепко схватилась за край кровати и держалась так, пока волна гнева, ненависти и недостойной ревности не миновала.