Слово воина - Прозоров Александр

Купец и оба его воина невольно покосились в сторону Середина. Олег невозмутимо подтянул к себе деревянную кружку с явно приклеенной рукоятью, подсунул под краник.

— Чего в самоваре-то?

— Сбитень, вестимо, — пожал плечами хозяин. — Чего еще в нем быть может?

— Хорошо… — Ведун открыл кран, в кружку потекла вялая желтоватая струя, а в нос сразу ударило густым запахом пряностей.

— Тебе, Глеб Микитич, как, комнату приготовить, али попутчиков своих тоже уложишь?

— Нет, Святослав. Знаю, хорошо у тебя… Мясо парное, мед хмельной, баня жаркая… Да не могу. Надобно мне в Устюг срочно добраться.

— Не нужно, Глеб Микитич, — покачал головой хозяин. — Ехал бы ты лучше в Тверь. Как гать подлатают, так и поезжай.

— Молодец, Святослав, — добродушно рассмеялся купец. — За что люблю тебя, так за сноровку совет добрый в нужный час завсегда дать.

— Все едино поедешь, упрямая твоя голова, — понял хозяин. — Ладно, поезжай, коли так. Гляди токмо, мимо озера Меглино не ходи.

— Так ведь нет другой дороги!

— А вот нигде и не ходи, Глеб Микитич, — рывком отодвинулся от стола владелец постоялого двора. — В Тверь ходи.

— Слыхал, ведун? — поинтересовался у Середина купец.

— Слыхал. — Допив до конца сбитень, напоминавший по вкусу сладкий кофе с перцем, Олег отодвинул кружку и сладко потянулся.

— И что?

— Глеб Микитич, ты чего, предлагаешь мне цену повыше набить?

— Пойдешь, значит, не спужаешься?

— Пойду, — спокойно пожал плечами Олег.

Он, в отличие от местных жителей, знал один маленький, но очень важный секрет. Ворон в свое время рассказывал, что василиск убивает не ядом. Василиск не имеет плоти, а потому убивает, проникая в чужую душу, захватывая чужое тело. Больше двух-трех тел за раз он удержать не способен, а потому, по природной гнусности, чаще всего не просто покидает захваченное в плен живое существо, а портит его, калечит, убивает. Исходя из этого, можно заподозрить, что отрубивший себе руку римский воин наверняка оказался жертвой василиска, отомстившего так за гибель своего предыдущего тела. И помер его товарищ не от яда, а тварь бестелесная что-то подлое сотворила. Как можно объяснить все это обычным воинам и купцам — Середин даже примерно не представлял.

Сам Олег василиска не боялся. Ворон рассказывал — этот дух не так уж и силен, подавить крепкую волю, подмять разум тренированного человека не способен. «Вспомните Будду, Шри Ауробиндо, Конфуция. Силой своей души они ветер останавливали, шторма успокаивали, тучи собирали. Неужели вы поверите, что выбить их из тела сможет какая-то мелкая бесплотная тварь? — вдалбливал учитель. — Посему тренируйте душу. Учитесь концентрироваться внутри себе, учитесь концентрироваться во вне. Занимайтесь медитациями, занимайтесь размышлениями. И тогда сможете таскать василиска за нос, а любого гипнотизера — за уши».

Да и вообще в местах с сильной энергетикой василиск выжить не способен. В церкви, например. Или, как ни странно, на кладбище.

Середин потянулся к самовару, налил себе еще кружку сбитеня. Хотя этот обжигающий напиток и показался ему странным, но тем не менее хотелось пить еще и еще. Он согревал тело изнутри не хуже водки, что после долгого перехода по сырым низинам казалось истинным наслаждением.

Хозяин двумя руками принес четыре миски с кашей, в которой лежали крупные куски мяса, поставил на стол, кивнул:

— Ну что, останетесь али совсем разума лишились?

— Поедем, — вместо того, чтобы обидеться на грубость, добродушно усмехнулся Глеб Микитич.

— Тогда я вам с собою пироги с вязигой дам, аккурат на три дня хватит, пока живы будете, и квасу налью. Но его лучше за два дня выпить. Жарко.

— Хорошо, — кивнул купец.

— Тогда две куны с тебя, Глеб Микитич.

— Что-то жаден ты стал, Святослав, в последнее время.

— А ты раньше, Глеб Микитич, сам-три ездил, а не сам-четыре. Да еще коням пришлось ячменя задать. Вы ведь, мыслю, их на травке оставлять будете? И петуху еще пшена насыпал.

— Петух точно за двух лошадей наклевал, — покачал головой Глеб Микитич, однако расплатился.

Путники достали ложки, принялись уминать кашу. Олег, мысленно выругавшись за бестолковость, кинулся на улицу к своей суме, достал ложку и, вернувшись, присоединился к общей компании. Затем вместе со всеми тяпнул еще по сбитеньку из горячо пыхтящего самовара и поднялся из-за стола. Коней они не расседлывали, так что маленькому отряду оставалось только затянуть подпруги и снова выехать на дорогу.