Ричард Длинные Руки – сеньор - Орловский Гай Юлий

– Леция, – прорычал Зигфрид, – трое мужчин проголодались, а ты чем занимаешься? Сейчас же накорми, а то съедим тебя!

Она съежилась, но тут же улыбнулась, показывая, что понимает шутку. Зигфрид повел нас за широкий стол в углу. Я сообразил, что это стол для челяди, но указывать не стал, зато ближе к кухне, расселись, прибежала еще одна, бледная и пугливая тень, присланная Лецией, расставила по столу глиняные чаши. Двое челядинов принесли бочонок, в котором булькало и хлюпало целое море. Зигфрид сам выбил пробку, поднял бочонок, выказывая силенку, и наполнил всем чаши, не расплескав ни капли.

Вино скверное, обыкновенный перебродивший виноградный сок. К счастью, перебродил не досуха, сохранилась сладость, в то же время крепости совсем мало, Сигизмунд и Зигфрид выпили уже по две или три чаши, я пока трудился над первой. Подоспело жареное мясо, подали в глубоких мисках похлебку из гречки и ржи, невкусно, без соли. Я ел через силу, напоминал себе, что соль – белый враг, так что к лучшему.

Заканчивая обед, я сказал:

– Осмотрите двор замка, все постройки, караульные, укрепления. Я буду наверху. Да не останется нигде тех, кто ночью придет и сунет нам ножи в спины.

– Таких уже не осталось! – заверил Сигизмунд горячо.

– Уверен?

– Но не станут же они трусливо…

– Почему трусливо? – удивился я. – Обыкновенный тактический ход.

Зигфрид допил, со стуком опустил кружку на столешницу.

– Сэр Ричард, мы все перевернули вверх дном. И заглянули в каждую щель. Есть еще пара мест, но и там сейчас пороемся… Это же какая удача, что мы с сэром Сигизмундом за вами последовали! Хоть и пролили немало своей благородной крови, а она с каждым днем все благороднее, но масса народу и народцу проливает кровь просто за так! А то и вовсе отдает жизни… Здесь же целый замок с челядью, половиной уцелевшей стражи, запасами продовольствия, винными подвалами… А пролитая кровь быстро, оказывается, восстанавливается, особенно если посидеть в винном подвале с большой кружкой возле бочки… Но это я так, мечтаю. Можно еще опустошить запасы готовой еды на кухне, как сделал Сигизмунд, к ужасу и восхищению обомлевших кухарок… видите, как вяло ковыряется в миске?

– Это я вяло ковыряюсь? – возмутился Сигизмунд. – Это сэр Ричард ковыряется, его явно накормили там, на этажах…

– Он привык к другой еде, – сказал Зигфрид поддразнивающе. – Верно, сэр Ричард?

– Верно, – ответил я. – Ладно, обед закончен, за дело!

Мы разошлись, громыхая доспехами и лязгая мечами, челядины шмыгали из помещения в помещение все заметнее, испуга все меньше. То ли прошлого хозяина не очень-то любили, как и взявших власть в свои руки Цеппера, Шваргельда и Гудмена, то ли простолюдины мудро полагали, что служат власти, а не человеку. В замке же произошла смена не власти, а всего лишь человека, так чего ждать перемен?

Пока я поднимался по лестнице и поглядывал вниз через перила, заметил, что жизнь возобновилась, повыползали даже те, кто не решился явиться на общее собрание трудового коллектива. Со двора слышно робкое постукивание молота по железу, это кузнец выказывает лояльность, работаю, мол, из ветхого сарайчика потек запах свежего хлеба, а в дальнем углу на высоких кольях появились развешенные для просушки свежевыделанные шкуры.

Я сразу поднялся на третий этаж, хотя на втором был сильнейший соблазн поискать ту странно исчезнувшую комнату, что малыми размерами и уютностью так приглянулась для спальни. Металлическая женщина с мечом и щитом, Афина Паллада этого мира, стоит в той же позе, даже опорную ногу не переменила, острие меча упирается в ту же точку, щит в той же позиции, я даже усомнился в случившемся, но на всякий случай обошел ее по широкой дуге.

Вдоль стены, наполовину выступая из ниш, застыли рыцари, собранные из частей доспехов, а также цельнолитые фигуры то ли героев, то ли мудрецов, ибо даже не все в доспехах или с оружием, двое вообще с негероическими фигурами, в балахонах с ниспадающими до пола чугунными складками. Я шел с сильно стучащим сердцем, вздрагивал и подпрыгивал при каждом звуке. Замок отличался от всех увиденных, как если бы здесь время оказалось на два-три века впереди. Тоже вроде бы доспехи, тоже рыцарские, но видим разницу между доспехами времен короля Артура и доспехами рыцарей Жанны Д’Арк, дистанция не меньше, чем между Царь-пушкой и баллистической ракетой.

Замок, мелькнуло у меня в голове, рыцарский… но как будто бы рыцарский век растянулся здесь на тысячелетия. Или прошлые века остались на первом этаже, а здесь век уже упадка рыцарства, когда суровая простота окончательно уступила место изысканности, куртуазности, хорошим манерам и умению подавать даме оброненный платочек.

По коридору прошел свежий ветерок, опахнул лицо. Я инстинктивно оглянулся, ветви дерева за окном не шелохнулись. Даже листья не трепещут, полный штиль. Вдоль стены через неравные промежутки идут двери, тоже странноватые: одни отделаны ценными породами дерева. Другие цельнометаллические, похожие на банковские, третьи выглядят достаточно легкомысленно, словно ведут на летнюю веранду, никакого общего плана, хотя весь этаж выстроен явно одним человеком и за достаточно короткое время, во всяком случае, вкусы измениться не успели.

Я приоткрыл ближайшую, в лицо пахнуло холодом, словно отворил дверь в зимнюю ночь где-то за Полярным кругом. Сперва видел только тьму, затем проступили белесые точки, из жуткой дали донесся тоскливый вой. Мороз прошел по коже, так воют разве что грешники, но грешники должны плескаться в котлах с кипящей смолой, а здесь жуткий замерзающий мир…

Дверь захлопнулась, я прижал поплотнее, чтобы не дуло, с той стороны что-то вроде начало царапаться, я поспешно отошел, следующую дверь пропустил, не хватило духу заглянуть, но третью приоткрыл, заглянул… оцепенел.

Прямо от двери выжженная, потрескавшаяся земля. Воздух сухой, горячий, будто стою рядом с распахнутой топкой огромной печи. Небо нависает красное, пугающе низкое, плоское, а земля уходит вдаль, вдаль, и нет ей конца, нет привычной округлости горизонта. То ли земля здесь размером с Юпитер, то ли вовсе плоская. Взор уходит в бесконечность, в горле запершило, я смотрел на сухую землю, трещины неширокие, можно переступать, даже не перепрыгивая, но вглубь уходят, кажется, на километры.

Голова закружилась, я поспешно закрыл дверь, прислонился спиной и постоял так с закрытыми глазами, стараясь унять бешено стучащее сердце. Во рту пересохло, а язык царапает небо и десны. Я на третьем этаже, а потолки здесь дай боже, это почти пятый, но земля за дверью начиналась на уровне порога… Как это?

Дверей всего семь, прямо передо мной стена с узкими окнами, я выглянул, убедился, что до земли пока долетишь, можно и крылья отрастить, снова закрыл глаза, подышал чаще, произнес вслух: