Дикое поле - Прозоров Александр

— Могу смерда в Оскол послать, — предложил муж, и женщина весело рассмеялась:

— Такого посыльного ждать — проще пить бросить. Ладно, проходи в горницу, я сейчас Мелитинии скажу, чтобы пироги несла. Кстати, сон она опять видела, я тебе не говорила? Будто в погребе, что в прошлом месяце вырыли, рыбки плавают.

— Ладно, хоть говорить начала, — кивнул Варлам. — Может, и отойдет после Ерохи. А то все боялся, в монастырь уйдет.

— Барин, барин, вода!

Боярин круто развернулся в дверях, кинулся во двор, на стену, с которой доносился крик поставленного в дозор Тимофея.

— Что за вода? Откуда?

— Половодье, барин. Весна. Из-под корней деревьев, что росли вдоль русла Оскола, буквально на глазах растекалась вода.

— Угу, — лихорадочно принялся вспоминать Ба-тов. — Сено с лугов вывезли все, не унесет. Смерды из леса вернуться успеют, половодье не пожар. Что еще? Вроде, ничего попортить не сможет. Ах да, погреб. Погреб нужно смотреть, чтобы не подтопило. Ну, Мелитиния, ну, ведунья… — И он громко закричал, оборотившись во двор: — Павленок, скот из загона в усадьбу отгони! А то они так к утру уже в воде окажутся.

— Что у вас тут? — поднялась на стену Юля.

— Ничего, милая. Просто к утру мы, наверное, на острове окажемся. Весна.

* * *

Идти по ночам удавалось только первые десять суток. Затем прекратились и ночные заморозки, и Девлет-Гирей, дабы не мучить воинов понапрасну, разрешил двигаться днем. Если только это можно было назвать движением: глина налипала на колеса в таких количествах, что в крутящемся коме грязи узнать изделие человеческих рук было совершенно невозможно. Лошади сами не могли поднять ног из-за налипающих на них глиняных «башмаков» — не то что волочь что-либо за собой. С помощью связанных вместе вожжей и длинных веревок в каждую кибитку впрягали по четыре-пять коней, в упряжках оказались все заводные, запасные и прочие кони, но даже в такой дурной упряжи обоз тащился в несколько раз медленнее обычного пешего человека. При попытках ступить на землю сапоги степняков едва ли не в миг отрастали такими же бурыми комьями, да так, что потом у них не хватало сил забраться назад в седло. Мурзы уже начинали думать о том, чтобы бросить к шайтану все свои красивые шатры, ковры и припасы, махнуть рукой на набег и выбираться назад, к родным кочевьям, если это только возможно. Татары, при виде того, как их кони останавливаются, завязнув выше колена в грязи, и просто отказываются сдвинуться с места, не в силах поднять ног, спускались с седел и обреченно садились рядом.

Среди всего этого отчаяния бродил огромный русский в своей мятой кирасе, с бьющим по ногам мечом — его кобыла тоже отказывалась поднимать ноги, и он шел пешком, волоча на ногах пудовые комья, но совершенно не обращая на них внимания.

— Давайте, двигайтесь! — Он то наваливался плечом на окончательно засевшую кибитку, проталкивая ее на несколько шагов вперед, то нахлестывал вставшую посреди дороги лошадь — Не спать. Двигайтесь, двигайтесь.

— Это шайтан? — не выдержал один из воинов. — Он хочет утопить нас! Заманить и утопить в грязи.

— Не пойдем! Не пойдем дальше, — поддержали его товарищи.

— Кто не пойдет? — Тирц ухватил одного из крикунов и рванул к себе, едва не выдернув из седла. — Кто сказал: не пойдет?!

Позади послышался характерный шелест выдергиваемой из ножен стали, и Тирц качнулся в сторону, перехватывая татарина за пояс, и перекинул через себя, подныривая вперед.

Клинок, который предназначался его голове, рассек ватный халат бунтовщика, глубоко погрузившись в тело, а русский, перехватывая кисть у самой рукояти сабли, качнулся в обратную сторону, одновременно поворачивая весь корпус вправо. Татарин остро взвизгнул, вылетая из седла, вскочил, с изумлением глядя на свою скрючившуюся из-за разрыва сухожилия руку.

— Кто еще хочет повернуть, уроды? Ну?! — Менги-нукер, раскинув руки, повернулся из стороны в сторону. — И запомните, трусливые шакалы: степь одинакова везде! Мы десять дней в пути. Повернете назад — успеете сдохнуть десять раз. Пойдете вперед: получите золото и баб. Ясно? Это чей род взбунтовался?

В несколько шагов он одолел расстояние до мурзы в железной шапке и синем халате, схватил его за загривок и, приподняв над седлом, скинул в грязь, наступив глиняным комом на грудь:

— Еще хоть звук от твоих людей услышу, яйца оторву и вместо усов повешу. — Тирц огляделся по сторонам и громко завопил: — Двигайтесь вперед, уроды! Шевелитесь, немощь татарская! Вы будете делать то, что я говорю, или сдохнете все до единого. Плакать поздно! Вперед!