Дикое поле - Прозоров Александр

Кароки-мурза наконец-то протянул руку за чашкой и сделал первый глоток.

Что же, пожалуй, именно так он и сделает. Ведь Девлет, хотя он этого пока и не понимает, нужен ему не меньше, чем он сам Девлету.

Опытный мурза, сын и внук подданных султана, с рождения преданно служивших Великолепной Порте, и далеко не всегда в условиях, вообще допускающих подобное служение, задумался.

Да, пятеро мальчиков — это хорошо. Это подарок, который не стыдно преподнести султану. Разумеется, именно так он и сделает: пусть янычарский корпус Оттоманской империи и насчитывает больше ста тысяч вышколенных воинов, Сулейман Великолепный, да продлит Аллах его годы, никогда не откажется добавить к ним еще пятерых бойцов. А вот с докладом о победе получается не совсем красиво. Он может сколько угодно раз упоминать, что, встревоженный ростом сил Московского княжества и бездействием Бахчисарая, он побудил к активным действиям ханского племянника, что Девлет-Гирей уже успел добиться первых побед, но… Но что значит для великого султана весть о нескольких взятых, а потом брошенных крепостях, либо о почти тысяче захваченных невольников? Да у него в гареме одних наложниц вдвое больше! Он в день распоряжается десятками тысяч жизней, решая судьбы мелких европейских стран и великих восточных держав! Победа, если не удастся описать ее достаточно убедительно, быстро перестает быть победой…

Кароки-мурза сделал еще два глотка, потом кряхтя поднялся:

— Фейха! Коврик на дорожку положи!

Он спустился вниз, тщательно омылся из бассейна — как же без этого перед намазом? Потом опустился на колени и качнулся вперед, едва не ударившись лбом:

— Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его. Велики дела Господа, бесконечна милость и мудрость его. Сила его дивит воображение смертных, а кары его поражают ужасом неверных… Велик Аллах, деяния его велики и поражают воображение неверных. Аллах велик, и восхищаются его деяниями обитатели подлунного мира… Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его.

Кароки-мурза с облегчением поднялся. Воистину: если чувствуешь, что разум твой слаб, обратись к Богу, и мудрость его снизойдет на тебя! Аллах велик, и восхищаются его деяниями… Действительно, зачем перечислять невольников, мужчин, баб и детей? Полон должен быть несчитанным и поражать случайных встречных своим числом.

Мурза поднялся в комнату, соседнюю с комнатой раздумий, открыл ключом хитрый генуэзский замок, потом замок сундука и принялся рыться в ворохе долговых расписок. Ага, вот она. Хозяин дома развернул свиток и пробежал глазами бумагу:

«Я, проживающий в Ор-Копе подданный великого султана, меняла и торговец Ахмед Барак взял у досточтимого Кароки-мурзы сто восемьдесят золотых алтунов под залог своей лавки и своего дома. Все деньги обязуюсь вернуть до великого хиджра девятьсот тридцать третьего года».

Красивая витиеватая подпись, число. Что поделать. Коран запрещает давать деньги в рост, поэтому в следующем году он получит с менялы столько же золотых, на сколько написано заимное письмо. Правда, перекопский еврей, которому не хватало денег на покупку невольников после Молдавского похода великого султана, взял долг не золотом, а рабами. За которых Кароки-мурза заплатил сто двадцать один золотой. Но это уже не так важно. Важно, что пленников стало так много, что у торговцев не хватает на них денег.

Кароки-мурза прищурился, представляя себе строки, которые напишет в письме Сулейману Великолепному:

Так весть о новой победе станет выглядеть куда ярче. А что касается пленников — то вереницы их действительно длинны, менялы влезают в долги, чему свидетельством эта расписка, и наместника Балык-Каи никто никогда не сможет обвинить во лжи.

Глава 2. Ифрит

Нукер Гуззат вернулся из Балык-Каи без всякого ответа, и Алги-мурза разочарованно отмахнулся от него, словно от надоедливого слепня. Это значило, что его бей не отменяет своего приказа охранять русского и не разрешает вернуться в кочевье. И ему придется еще несколько месяцев торчать в ставке ногайского бея, ожидая осени.

Да, конечно, тяжелый весенний поход принес хорошую добычу, и тут он на Менги-нукера не в обиде. И есть надежда, что обещанный осенний набег тоже окажется не пустым. Но между этими двумя походами пролегал путь в жаркое, иссушающее, зажаривающее живьем лето.