Цветок виселицы - Сандему Маргит

— А я и не распутная. Но во мне много дурного…

— Тогда я назову ее Интела. Это шведское имя. Или финское, не знаю.

— Очень красивое имя! Слушай, Стина, не надо отчаиваться, мы не такие бедные, как ты думаешь. Я сказала одному из караульных, сколько мы с тобой заплатили этой ангелыцице за ее услуги. Караульные нашли эти деньги и вернули их мне. Так что получай свою долю. Моя, правда, гораздо больше. Я думала, что по пути домой нам придется подтянуть пояса, но теперь мы от этого избавлены.

Стина взяла деньги, которые для нее были целым состоянием, и подняла глаза на Ингрид.

— Ты сказала «мы»? Но у меня нет дома.

— Зато у меня есть. Мы, Люди Льда, всегда берем к себе бездомных и несчастных. Поэтому никто не удивится, если ты приедешь вместе со мной.

— Но я не могу…

— Если ты согласишься работать у нас за пропитание и небольшое жалование, то, считай, все улажено. И дочка будет при тебе, и никто не посмеет тебя ни в чем обвинить.

От радости Стина не могла вымолвить ни слова.

— Но на всякий случай я сначала напишу домой. Почта ходит не быстро, но письмо все равно придет раньше, чем мы доберемся до Гростенсхольма. Надо же все-таки предупредить моих родителей, ты как считаешь?

Стина была с ней согласна.

Ингрид раздобыла перо и бумагу и села писать письмо при свете сальной свечи.

Стина с восхищением следила за ней.

— Послушай, что я написала, — сказала Ингрид, поставив точку. — «Дорогие мать и отец! Я знаю, что огорчу вас, но если бы вы знали, как я сейчас счастлива! Позволите ли вы мне вернуться домой? С сыном, которого я назвала Даниэль Ингридссон? Я могла бы сказать, что его отец Тур Эгиль, но это не так…»

Далее следовал рассказ о Дане, Ульвхедине и колдовской ночи — о последнем было сказано весьма скупо — и, наконец, о Туре Эгиле, который был убит накануне их свадьбы. Она писала, что обманула родителей, чтобы поберечь их (и для собственного удобства), рассказывала о тяжелой жизни в усадьбе, о Даниэле, ангельщице, о своей встрече со Стиной и том, как им удалось спасти своих детей от неминуемой гибели. Теперь дети с ними, но Стине некуда деться. Можно ли ей тоже приехать в Гростенсхольм? Она будет работать в усадьбе, только бы ей разрешили держать дочку при себе.

Если Альв и Берит согласны принять Ингрид, детей и Стину, они должны поднять флаг на башне, и пусть он висит там до их приезда, просила Ингрид. Если флага на башне не будет, она поймет, что их не хотят видеть, и они сразу уедут прочь. Ждать их приезда в Гростенсхольм следует через две-три недели.

Но главное, они не должны сообщать Дану о Даниэле. Он счастлив со своей Маделейн, и Ингрид не намерена осложнять их супружескую жизнь. Кроме того, она не любит Дана. Все это только горькое недоразумение, которое закончилось весьма удачно. Подождите, скоро вы увидите своего внука! Он самый красивый ребенок на свете! — писала она в конце.

Письмо было отправлено.

Ингрид и Стину вызывали на допрос по делу ангелыцицы, и оказалось, что этой историей возмущен весь город. Люди смотрели на Ингрид и Стину как на героинь. Никому и в голову не приходило их презирать, напротив, все хотели видеть их детей. Это было неожиданно и трогательно.

Наконец девушки покинули Кристиансанд. Добрые люди основательно снарядили детей в дорогу, а сердобольный караульный за бесценок приобрел для них телегу, потому что они не могли ехать вдвоем на одной лошади с детьми и вещами в придачу.

По дороге домой Ингрид и Стина обнаружили, что в Норвегии идет война. Ингрид следовало давно это понять, но она была слишком занята своими заботами и не интересовалась политикой. Однако теперь она столкнулась с войной вплотную. Всюду царили нужда и голод, солдат гнали на бойню, не спрашивая их согласия. Воинственный шведский король Карл XII после неудачной войны с русскими обратил свой взор на Норвегию. Вернее, в первую очередь на Данию, с которой Норвегия была в унии.

Многие офицеры на дороге хотели реквизировать их лошадь и телегу. У Ингрид была хорошая скаковая лошадь и многие были не прочь заполучить ее. Но это не удалось никому, и ни один из них так и не понял причины. Им смутно вспоминались потом желтые кошачьи глаза, подобных никто никогда не видел, неясное бормотание… И непонятно как, они оставались на дороге с пустыми руками, а телега с женщинами уже скрывалась за ближайшим лесом или холмом.