Год крысы. Видунья - Громыко Ольга

Но дорога закончилась не воротами, а большой поляной. «Свадебный пир» был в самом разгаре. В центре лежала большая, полусъеденная волками туша, укрытая сорочьим саваном. Из-под него там-сям торчали клочья темной шерсти.

«Лось», – подумала Рыска, но тут птицы ее заметили, подняли тревогу и всей стаей снялись с пиршественного стола. Понизу улепетывал барсук, высоко подбрасывая жирный сизый задок.

Угощение оказалось нетопырем в полной сбруе. Волки выпотрошили бедного зверя и сожрали самое вкусное – печень, селезенку, сочное мясо с ляжек. Птицы продолжили черное дело, но шкура у нетопыря толстая, мохнатая, клювами долбить тяжело, и передняя половина туши осталась почти нетронутой, только глаза расклевали. Ничего, до завтра либо подгниет и расползется, либо ночью волки вернутся…

Рыска боязливо обошла тушу, но человеческого тела не заметила. Как и стрел в боках нетопыря – если бы на путника напали разбойники, они б для верности утыкали его и зверя, словно ежей. Наверное, нетопырь вырвался от нерадивого слуги, забежал в чащу и попался волкам. Или просто издох в пути… но тогда, пожалуй, путник забрал бы седло. А тут даже торбы при нем висят.

За деревьями на другом конце поляны девушка увидела голубой просвет реки и поняла, что дальше можно не идти. Тропу протоптали не лесорубы, а водовозы – вон и запруда на ручье, у самого устья. Ну, хоть напились… И веска все-таки должна быть где-то рядом, раз им не лень отсюда воду таскать!

Рыска уже собиралась уходить, когда ей показалось, что нетопырь дернул передней лапой. Девушка вздрогнула и подозрительно уставилась на труп. Наверное, просто померещилось… Ой, нет! Снова шевельнулся, аж вьюк вздрогнул! Или что-то в нем?!

Прикасаться к живой мертвечине было противно и страшно. Девушка подобрала обломок сука и осторожно, на вытянутой руке, ткнула мешок, откатив его в сторону.

– Тьфу, гадость! – Рыска выронила сук и отпрыгнула, брезгливо вытирая руку о платье.

Да, нетопырь был мертв. А притороченная к седлу крыса – нет. Навалившийся на нее вьюк спас тварь от падальщиков – но не от жары. Увязанная, как колбаса, придавленная мешком, одуревшая от жажды и трупной вони, тварь вяло мотала башкой и хвостом, уже не соображая, на каком она свете. В приоткрытой пасти слизняком шевелился распухший язык.

Выжидающие на деревьях сороки оживились, спустились пониже. Они-то как раз очень любили мелких, беспомощных зверюшек, так что мучиться крысе осталось недолго. Рыска бросила на нее последний взгляд – и почему всякая мерзость притягивает его сильнее, чем красота? – и неожиданно для самой себя спросила:

– Что же здесь произошло, а?

Голова на миг закружилась, в глазах потемнело. Рыска вскинула руку к макушке – раскаленная! Надо шапку из лопухов сделать, а то напечет до полного обморока.

– Пить…

Нет, это был не голос. То есть голос как будто был, отзвучал и смолк, пустив эхо в Рыскиных мыслях, – но девушка ясно отдавала себе отчет, что ничего не слышала. И вместе с тем понимала, откуда пришел «звук».

– Это ты со мной говоришь? – на всякий случай уточнила она. Может, раненый путник все-таки валяется где-нибудь в кустах, угасающим голосом взывая о помощи, а Рыска, как идиотка, таращится на крысу?!

– Пи-и-ить…

Девушка вспомнила, как глумливо улыбался путник, обращаясь к «спутнице». Будто она поддерживала беседу. Рыска беспомощно огляделась – спросить бы, слышит ли кто-нибудь еще этот писклявый, противный голосок! Но рядом стояла только корова, глядя на Рыску такими кроткими влажными глазами, как будто вот-вот тоже заговорит. Может, даже проповедь «не укради» прочтет, и тогда девушка наконец поймет, что ей самой пора нырять в ручей, лечиться от солнечного удара.

Но Милка молчала. А крыса продолжала мучительно корчиться, и в бедной Рыскиной голове тенями проплывали чужие, бессвязные обрывки слов.

Ну ладно. Сейчас узнаем, кто из нас рехнулся. Девушка принесла пригоршню воды и выплеснула крысе в морду. Тварь судорожно вздрогнула, захрипела и еще шире раззявила пасть, ловя несуществующие капли.

Рыска снова сходила к ручью, на сей раз набрав воду в лист лопуха, и тонкой струйкой вылила крысе прямо в пасть. Тварь захлебывалась, кашляла, пускала носом пузыри, но кое-как глотала. От мокрой шерсти пошла вонь, перебивавшая трупную.

Крыса облизнулась, взгляд стал осмысленным – и Рыску окатило такой волной ненависти, что девушка пошатнулась.