Глубины земли - Сандему Маргит

— Адриан, что твоя мать имела в виду под оглашением? Я ведь сказала четко и ясно…

Он нетерпеливо замахал руками, как бы отметая ее возражения.

— Ох, да меня вовсе не волнует эта история с детьми-уродами в роду Людей Льда!

— Дядя Хейке был одним из таких детей. Но не называй его уродом, это звучит очень бессердечно!

Задумчивый взгляд красивых голубых глаз Адриана остановился на Хейке.

— Но ведь это несущественно, я тебе говорил. У меня уже есть ребенок. Ребенок, которому нужна мать!

— С этим я согласна, но тогда ей следует иметь мать, которую она сможет терпеть. Не меня, меня она ненавидит.

— Чепуха и вздор! Ты ведь не позволишь, чтобы ребенок диктовал тебе условия?

«Мне? — с иронией подумала Анна-Мария. — Эта крошка диктует свои условия всей семье».

— Ладно, — сказал он. — Информация о помолвке уже разослана, потому что ты всем нам дала понять, что ты тоже этого хочешь… Нет, не перебивай! Я должен тебе кое-что сказать. Тебе следует ограничить свое общение с моим мастером.

Почему ее все время возмущало все то, что говорил Адриан?

— Мне кажется, это я решаю сама, — сказала она, призвав на помощь всю свою выдержку.

— Разве ты не понимаешь, что позоришь меня? Коль Симон — убийца, Анна-Мария! Который находится здесь только по моей милости! Место ему в тюрьме, он преступник самого отвратительного толка, и кроме того, абсолютно непредсказуем, это просто опасно для жизни!

— Я сама спрошу его об этом. И будьте любезны немедленно остановить оглашение, я против него.

Невероятно возмущенная, она вернулась к своим родственникам. Она слышала, как Адриан драматически пытался захлопнуть после себя дверь, но дверь никак не захлопывалась. Она просто жалобно скрипела без особого эффекта.

Бедняга Адриан! Все, что бы он ни предпринимал, терпит фиаско!

— Как дела, Анна-Мария? — спросил Хейке, немного подкрепившись.

Ей показалось, что он как-то уж слишком внимательно смотрит на нее.

— Спасибо, хорошо, дядя Хейке.

— Ты немного бледная.

— Я просто устала из-за этого праздника.

— Похоже, он удался, — сказала Винга. — И ради Бога, дорогая Анна-Мария, прекрати называть нас «дядя» и «тетя»! Мы еще не чувствуем себя настолько старыми, чтобы нас называли так, хотя, возможно, мы уже такие и есть.

Анна-Мария застенчиво улыбнулась.

Она не могла отделаться от мысли, что Хейке что-то хочет от нее, но что ему трудно спросить ее об этом здесь. Он выглядел таким озабоченным, особенно, когда его взгляд останавливался на ней. Неужели она казалась настолько уставшей?

Нет, здесь что-то другое… Но как раз сейчас — сейчас на его лице появилось такое странное выражение. Это не имеет никакого отношения к ней, подумала она. Он так странно поднял голову. Как будто прислушивался — или куда хуже: предчувствовал!

Анна-Мария вопросительно посмотрела на него. Но его слова просто потрясли ее.

— У вас здесь смерть, — медленно проговорил он. — Я ощущаю вибрацию.

— О, нет, не говори так, — сказала она совершенно убито. — Я ведь даже не имела возможности поговорить с тобой о детях, но…

И в то же мгновение к ним подошла жена кузнеца.

— Фрекен Анна-Мария, нам нужна помощь, чтобы отнести бедняжек домой. И кровать.

— Да, разумеется, — Анна-Мария встала. — Именно об этом я и хотела тебе сказать, Хейке. Дети, о которых я писала, они здесь. Хульда, это норвежский доктор, которому я писала и просила прислать лекарства. Но он приехал сам.

— Ой, — только и сказала сбитая с толку Хульда, жена кузнеца. Она, как и все остальные, немного испугалась странного, похожего на демона, великана.

— Хейке, ты не мог бы посмотреть детей прямо сейчас? Раз уж они здесь…

Хейке и Винга тут же встали со своих мест и пошли за ней.

— Анна-Мария, чем это ты здесь занимаешься, в этом Иттерхедене? — прошептала Винга. — Ты кажешься очень нервной. И что у тебя с рукой?

— Ох, тут столько всего было! Потом расскажу.

— Столько всего? Именно этого и опасался Хейке.

Анна-Мария не совсем поняла, что она имела в виду.

Хейке уже приблизился к кровати и стоял там, глядя на маленьких беспомощных детей. Двое младших просто лежали с закрытыми глазами, судорожно дыша.