Цветок камалейника - Громыко Ольга

Особой разницы между сквашем на входе и на выходе Джай не заметил. Пожалуй, проводы были даже приятнее встречи.

– Эй, ты!

Обережник вздрогнул. Для разворота момент был не самый удачный, а просто оглянуться через плечо стоило застигнутому врасплох парню немалых усилий.

За спиной стоял холоп из едальни. Взятые наперевес вилы скалились тремя стальными зубцами.

– Что, ворюги, решили улизнуть под шумок? – самодовольно ухмыльнулся он. – А ужин кто отрабатывать будет?!

Затягивая пояс, Джай быстренько прикинул варианты. Проще всего было послать холопа куда подальше и завалиться спать. Если бы парни действительно согласились участвовать в облаве, это сошло бы им с рук: выспаться перед охотой куда важнее какого-то навоза, который и завтра можно выгрести. Но ссориться с и без того разочарованными селищанами не хотелось.

Обережник неохотно протянул руку за вилами.

– И чтобы все до последней соломинки выскреб! – пригрозил холоп, не выпуская черенок.

– Языком вылижу, – мрачно пообещал Джай и, метко пнув мужика в щиколотку, выдернул у него вилы. Оритское отребье тоже любило угрожать обережи дубинками, не догадываясь, что в руках дураков это оружие против них самих. – Твоим. Вали отсюда, раб!

Невольничьих браслетов на холопе не было, но обережник угадал: мужик злобно сплюнул и похромал прочь. Вольный бы такого оскорбления не стерпел, полез в драку. Но вольный и не хамил бы – когда знаешь, что ябедничать на обидчика некому, язык чешется гораздо меньше.

Джай спохватился, что понятия не имеет, где тот хлев находится, но окликать паскудника не стал. Может, «сорока» знает, он же договаривался.

Хитрый горец успел задуть фонарь, и тьму в сарае можно было не только потрогать, но и отковырнуть кусок на память. На окрики никто не отзывался, а в каком углу ЭрТар бросил одеяло, обережник припомнить не смог.

– Убью гада, – громко сказал Джай и пошел искать горца на ощупь. Это оказалось нелегкой задачей – хозяин использовал сарай как свалку почти нужных вещей, то бишь они вполне могли когда-нибудь пригодиться, если не сгниют раньше. Были тут и набитые не то картошкой, не то углем мешки, и плетеные корзины, и приставленная к стенке борона, и какие-то сморщенные плоды, рассыпанные на охапке сена, и толстый мохнатый канат, на конце которого обнаружился корлисс. Тишш сонно муркнул обережнику в лицо, и тот, совершенно забывший о кисе, чуть не заорал в ответ.

Рядом нашарился и горец, чья совесть спала вместе с ним – крепким здоровым сном. Обережник с трудом удержался от искушения потыкать в него вилами и просто потряс за плечо.

– Э? Что? Уже утро? – неубедительно поинтересовался тот.

– Если сию же минуту не встанешь, то для тебя оно не наступит никогда! – зловеще пообещал Джай. – Пошли хлев чистить!

– Пошли, – зевнув, неожиданно легко согласился ЭрТар. – А где он?

Обережник скрипнул зубами:

– Я думал, ты знаешь!

– Давай первый попавшийся почистим, – беззаботно предложил горец. – А его хозяин пусть уже со старухой разбирается!

Джай помимо воли представил, что будет, если настороженный странными звуками сосед выйдет из дома и обнаружит у себя в хлеву двух незнакомых типов – судя по всему, ворующих навоз.

– Вернемся к едальне и спросим у хозяйки, – твердо сказал парень. – Заодно вторые вилы попросим.

– Зачем?

– Можем и не просить. Но учти: эти – твои.

– Тсэй^[29], – усмехнулся ЭрТар.

– Чего?

– «Уговорил». Это на горском. Пошли!

***

На улице уже царили глубокие потемки, но падающие на заборы отблески заставили обережников пожалеть о зажженных факелах. Вокруг селища пятнами залегала жирная белая глина, и гончаров, как гласила старинная шутка, в Горшечной Полянке было больше, чем людей. Купцы съезжались за здешней посудой чуть ли не со всего Царствия, «наваривая» на перепродаже две, а то и три цены. На месте же горшки стоили считаные бусины, при обжиге некоторые трескались, некоторые чуть приминались, да и хозяйки, зная, что слепить новую посудину – дело пары минут, обходились с ними не шибко бережно. Но и выбрасывать вроде как жалко, поэтому все частоколы в Горшечной Полянке были плотно унизаны негодными горшками, на которых для отпугивания зла малевали страшные рожи.

Средство оказалось до того действенным, что даже обережники жались друг к другу, а Архайн с трудом удерживался от искушения пройтись по забору плетью.