Смертный грех - Сандему Маргит

Да, это она понимала.

Читая эти слова, Сесилия улыбалась, испытывая тихую радость.

Сесилия сидела, сжав в руке письмо, совершенно растерянная. Но все же это письмо успокоило — ведь он написал его на следующий же день! И не его вина в том, что она испытывала муки ада все эти четырнадцать дней. Хотя само содержание этого письма вряд ли могло ее успокоить. Оно было весьма сомнительным.

Уже на следующий день он вернулся. Увидев, как он спрыгнул с коня, Сесилия спустилась по лестнице. По двору гулял крепкий весенний ветер.

Александр подошел к ней, ища взглядом признаки недовольства на ее лице.

— Добро пожаловать домой, — через силу произнесла она.

— Спасибо. Ты получила мое письмо?

— Вчера.

— Вчера? — вырвалось у него, и рука, уже открывавшая перед ней дверь, замерла. — Так, значит, ты… ничего не знала?

— Нет, — стараясь говорить как можно спокойнее, ответила она. Но слезы уже стояли у нее в глазах, в груди щемило от страха услышать его решение.

— О, дорогая Сесилия, — озабоченно произнес он. — Ты… тосковала обо мне?

— Я уже подумывала о том, чтобы ступить на путь смирения, когда получила твое письмо. Я была глубоко обеспокоена, как ты, наверное, понимаешь. Меня беспокоило твое… решение.

Он заметил, как она за это время осунулась и побледнела.

— Добрый день, Вильгельмсен, я опять дома. Принесите-ка графин с хорошим, крепким вином и два бокала для нас! Сервируйте все в маленькой гостиной и позаботьтесь о том, чтобы никто нас не беспокоил, будьте добры!

Налив вино и поставив перед Сесилией бокал, Александр откинулся на своем любимом стуле, с которого теперь были сняты колеса. Сесилия сидела на втором высоком стуле, который теперь был «стулом Ее милости». Именно здесь они имели обыкновение проводить шахматные партии зимними вечерами.

— Сесилия, я ужасно огорчен тем, что заставил тебя страдать целых две недели. Если бы я знал, что ты не получила никаких известий… Но теперь я все тебе объясню.

Она напряглась. Глубоко вздохнув, Александр начал:

— Сначала я поехал к моему старому другу Гермунду, как я тебе написал, и пробыл в их прекрасном доме четыре дня, чтобы разобраться во всем. Но я не ощутил ни малейших признаков ревности, ни малейшего желания близости с ним. Так что это чувство можно считать мертвым. А это, как ты знаешь, было самым сильным моим чувством.