Книга Страха - Фрай Макс

— Нет, что значит запах серы — вы понимаете? Ведь это значит, что рядом черт!

Последние слова черт прокричал неожиданно громко, так что пассажиры вокруг обернулись. Водитель эскалатора отметил про себя, что это уже попахивает пунктом"…производить шум, пользоваться громкоговорителями".

— Что вы имеете в виду? Что значит "черт"?

— Вот что это значит! — прорычал черт. — Это значит ужас, летящий на крыльях ночи!

(Снова получился пафос, но сейчас уже было не до стиля.) Черт распахнул свой плащ, и полы его превратились в черные перепончатые крылья, огромные, метра по три каждое.

"А вот это уже называется"…провозить багаж, сумма измерений которого по длине, ширине и высоте превышает полтора метра"", — рассердился водитель эскалатора и вызвал полицию.

Паря над эскалатором, черт внимательно вглядывался в лица пассажиров, но вместо надлежащего страха он читал на них лишь вопрос: "Эффектное шоу, но непонятно, что конкретно он рекламирует?"

Если гражданское население этого города оказалось таким бездарно бесчувственным, то чего было ждать от полиции? Эта публика всюду одинакова — без фантазии. Черта вывели из метро, да еще и целый час продержали в участке, внимательно изучая изъятые у него зерна паники — не наркотик ли?

Черт уныло брел по мостовой, усыпанной осенними листьями. Неужели никак нельзя помочь этим людям, неужели никак невозможно подарить им страх? А может быть… прокрасться в какую-нибудь конюшню и намылить мылом коня? Ведь каждый знает, что если на конюшне конь в мыле, значит, поблизости нечистая сила! Да нет… Не прокатит. В любом другом месте прокатило бы, но здешние дурни просто решат, что коня кто-то моет…

Поздним вечером черт сидел в баре и глушил тоску спиртом. Тоска уже практически оглохла, когда за столик к черту подсел длинноволосый юноша.

— Вы позволите? Извините, что я вас отвлекаю… Но ведь вы черт, верно?

Черт согласно кивнул.

— Я знаете что думаю? Может, вам учеников себе набрать? Меня, к примеру. Ну и еще несколько человек найдется. Мы будем везде с вами ходить, записывать, что вы говорите. Потом один из нас вас предаст. Я, к примеру. Договоримся с властями, чтобы вас арестовали и приговорили к смертной казни. Вас, значит, казнят, вы, значит, повисите дня три на перевернутой пентаграмме, а на третий день провалитесь в Преисподнюю. Ну или, там, отправитесь к бабушке своей на Кулички. Тогда вы тут у нас сразу станете популярной фигурой! О вас легенды начнут слагать всякие последователи. Я, к примеру… А?

— Ты че, сатанист, что ли? — лениво поинтересовался черт, глядя на юношу сквозь стакан.

— Ну, типа того.

— Да нет, чувак. Бесполезно. Если ваши души черствы как камень, страх в них не поселится. Вас ничто не спасет. Вы безнадежны.

Ночью черт пришел на вокзал и купил билет до станции под названием "Лучше вообще не знать, что на свете есть такие места".

ВИКТОРИЯ РАЙХЕР

Из цикла "Незаконные сказки"

МУЗЫКАНТ

Почему я чувствую, что существую, только когда на меня смотрят твои глаза?

— О господи. Какой ужас. А ничего менее сусального нельзя было придумать?

— Да какая разница, с чего начать.

— Ну, будем считать, что никакой. Хотя я бы никогда в жизни не

— Так то ты. Слушать будешь?

— А то.

— Тогда не мешай.

Жил-был — ну, допустим, музыкант. Можно было бы назвать его художником, а можно — певцом, но пусть он будет музыкантом и пусть играет — на чем? Хочешь, на гуслях? Хочешь, на дутаре? Ладно, ладно, пусть играет на трубе. Тоже дело.

Жил-был музыкант, который играл на трубе. Он очень хорошо играл на трубе. Он настолько хорошо играл на трубе, что люди, слушавшие его, — честно говоря, тут должен был быть кусок по поводу "смеялись и плакали", но я

— Не надо.

— Ну да. Просто хороший музыкант.

— Ага.

И никто не знал, что у музыканта есть тайна. Все думали, что он — обыкновенный человек. Но на самом деле музыкант был необыкновенным — потому что на самом деле его не было.

Когда-то, давным-давно, мама музыканта (которая тогда еще не была ничьей мамой) очень хотела завести ребенка. Но ребенка у нее не рождалось и не рождалось, а она все старела и наконец решила сделать себе ребенка из своего отражения. Каждое утро она садилась перед зеркалом и начинала расчесывать волосы. Впрочем, нет. Расчесывать волосы — это не из этой сказки. Будущая мама просто садилась перед зеркалом и смотрела себе в глаза. Она пыталась оживить свое отражение. Отражение было упрямо и не хотело выходить из зеркальной рамы — но мама тоже была упряма, упряма и очень сильна. Шло время, и отражение постепенно поддавалось. Как-то раз оно шевельнуло рукой в тот момент, когда мама ничем не шевелила. Потом мама улыбнулась, а отражение улыбаться отказалось. А еще через день мама встала и отошла от зеркала — а ее отражение заплакало и двинулось за ней. Оно перешагнуло зеркальную раму и упало. Мама подбежала к зеркалу и осторожно взяла на руки то, что совсем недавно было ее отражением. Оно было еще очень маленьким и ничего не умело, и мама учила его всему: ходить, говорить, улыбаться; она часами смотрела на него, и отражение росло от ее взгляда. Все соседи думали, что у мамы наконец появился маленький мальчик, и все радовались за нее. И только сама мама знала, что ее маленький мальчик не похож на остальных детей: он существовал только тогда, когда она на него смотрела.