Повелитель снов - Прозоров Александр

— И это тоже правильно, государь, — склонил голову Андрей. — Дай Бог тебе терпения. А я свою лепту, что мог, уже вложил.

— А правда ли, боярин, — не дал ему дозволения уйти правитель, — что перед визитом ко мне у тебя в светелке икона плакала?

— Больше не плачет, государь.

— Что крест нательный в покоях моих грелся?

— Больше не греется.

— А есть ли крест на тебе, князь Сакульский?

— Не веришь в честность мою, государь? Что же, смотри, царь-батюшка… — Зверев вытянул нательный крестик, поцеловал его, после чего осенил себя знамением, произнося ритуальную формулу: — Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Видишь, Иоанн Васильевич, у меня крест на груди есть. Но есть он и на груди еще тысяч единоверцев моих, что ныне в тяжкой неволе томятся, в рабстве в казанском ханстве издыхают. И никакой надежды на спасение нет у них, ибо ты, государь мой православный, спасать их от тяжкой доли не желаешь. Не обнажаются для их спасения сабли, не поднимаются хоругви, не идут тяжкой поступью русские полки. Потому что ты, государь, не желаешь их спасения! Что тебе один мой крестик? Ты иди о тысячах позаботься!

— Ты обезумел, боярин?! — задохнулся гневом царственный мальчишка. — Ты с кем говоришь, раб? Запамятовал?!

— Раб? Один из тысяч! Отчего ты не спасаешь нас от басурманской неволи, государь? — Первые слова Андрей произнес из обиды, из обиды на то, что спасенный от порчи Иоанн подозревает в нем черного колдуна. А теперь просто не мог остановиться.

— Поумнее тебя бояре над тем размышляют! Посадим своего мурзу в Казани — вернет он русский полон.

— Ложь! Они дадут малую часть, для отвода глаз. А потом еще и новых награбят.

— Я заставлю мурзу остановить набеги!

— Ну и что? Придут османы, посадят своего урода, и начнет он тут же вопить, что русских гнать, убивать и резать надо. Не может быть дружбы наполовину, не может быть покоя на рубежах, где власть, что ни день, меняется. Коли нет дружбы прочной, значит, меч русский ее должен заменить. Сажаешь друга — пусть полки наши примет, пусть татей позволит ловить. А не хочет — значит и не друг вовсе. Так, пиявка, что на русской крови жиреет. Посылай войско на Казань, государь. Посылай, силой дружбу ненадежную укрепляй. Вот тогда ни набегов, ни рабства уже точно не станет.

— Ты обезумел, боярин! Знаешь, сколько крови тогда на земли наши прольется?

— То будет кровь людей ратных. Ныне же токмо невинная кровь проливается. Зачем Казань от гнева русского спасаешь, государь? Отдай ее нам! Лучше раз боль сильную перетерпеть, нежели сто лет мукой вечной страдать. Подними полки на Казань, подними!

— Душа моя страдает за каждую душу православную, — вскинул свой перст юный царь, — за каждого младенца невинного, за боярского сына убиенного. И не позволю я вам, душегубам, пожара порубежного бочками крови русской заливать. А теперь ступай прочь, боярин. Беги, пока воля моя ужо твоей крови не взалкала! Без тебя найду, как с бедой казанской управиться, без тебя! Прочь!!

В этот раз князь Сакульский послушался, быстро спустился вниз, вышел на улицу, зачерпнул пушистого, как пух, снега и приложил к лицу.

Да, в этот раз он палку изрядно перегнул. Юный царь в любви к казням пока замечен не был, но злить его столь рьяно все же не стоило. Зачем дергать тигра за усы?

Андрей отбросил подтаявший снег, зачерпнул еще.

Но почему Иоанн так упрямо не желает войны с Казанью? Ладно бояре — они прибыток с нынешнего положения имеют. Но ведь царь подарков от татар не получает! Куда чаще наоборот — своих ставленников одаривает. Тогда почему столь истово православный государь не желает применить силу для спасения единоверцев? Неужели верит, что закоренелых разбойников можно утихомирить уговорами и подачками? Поддался уговорам Думы, что обещает сделать все мирно и красиво, одной дипломатией? Или интеллигент, выросший на библиотечных философских трактатах и красивых романах, действительно не хочет большой войны? Большой войны и неизбежных многотысячных жертв…

— Скорее все вместе, — решил Андрей и зашагал к Боровицким воротам. — Ладно, нужно Пахома и князя Воротынского порасспросить подробнее да еще раз попытаться Иоанна уговорить. Только теперь вежливо, без криков.

Осуществить свою мысль он попытался ровно через неделю. Про его визиты в личные покои государя знали многие, и уж точно — вся стража. Поэтому дойти до заветной лестницы труда не составило, а там — он попросил рынду доложить государю о своем приходе. Боярин личной царской охраны ушел в покои и уже через минуту вернулся.