Самый сердитый гном - Юрин Денис

Именно тогда он понял, в чем заключается основная привилегия караванщика: «Возможность случайно увидеть чудо, соприкоснуться с большим, светлым миром».

Из тех счастливцев, кому двести пятьдесят семь смен назад повезло выбраться на поверхность, в живых осталось лишь трое: он, Зигер и Карл. Шестеро погибли на маршруте, трое покончили с собой по возвращении в столицу, а четверо бесследно исчезли. Говорят, что они сбежали во «внешний мир», навеки наложив проклятие на свой род, стали изгоями… Однако Зингершульцо не верил расхожим слухам, даже когда они превратились в официально зарегистрированный Гильдией факт измены. Уж слишком много солдаты болтали в пивных о необходимости перемен и «свежего воздуха»…

Последующее за позорным фактом измены ужесточение инструкций не охладило желание Пархавиэля увидеть «внешний мир» вновь, всего на несколько минут соприкоснуться с ним и сохранить в памяти чудесные воспоминания на всю оставшуюся жизнь.

Когда лифт сломался во второй раз, он первым вызвался добровольцем полезть наверх. Небо преподнесло ему неожиданный сюрприз: оказывается, оно могло быть не только серым, но и черным, усыпанным множеством сверкающих точек, называемых на языке людей звездами.

К сожалению, третье посещение поверхности сильно разочаровало гнома. Ловко карабкаясь по отвесной стене, Зингершульцо терялся в догадках, каким же будет небо на этот раз: зеленым, нежно-желтым, а может быть, голубым? Когда же он наконец заглянул за край шахты, то чуть ли не свалился от расстройства обратно. Небесная высь была вновь темно-серой.

Три смены он ходил сам не свой, не мог спать и перессорился со всем отрядом, включая самого командира. Никто не мог понять причину его внезапной вспыльчивости и резких перепадов настроения. Карл предлагал Пархавиэлю пропустить один поход и немного отдохнуть в столице. Животворящим бальзамом, исцелившим его от меланхолии, стали мысли о предстоящей по возвращении с маршрута свадьбе.

«А все-таки каким небо может быть еще и почему оно способно менять цвет? – размышлял хауптмейстер Пархавиэль Зингершульцо, крутя между толстыми, сильными пальцами левой руки флакон с ярко-синей жидкостью. – Неужели я никогда не смогу ответить на этот вопрос? Ведь небо так близко, всего в трех сменах пути. Его новым цветом и бескрайним простором насладится кто-то другой!»

Одним резким движением руки Зингершульцо сорвал сургуч с горлышка и опрокинул содержимое флакона в рот. Он не успел ничего почувствовать. Голова закружилась, стало трудно дышать, и гном потерял сознание.

Глава 2

Застава

Малага приготовилась к прыжку, распрямила длинный, раздваивающийся на конце хвост, которым во время броска могла изменять направление движения тела, и напрягла сильные мышцы. В тот самый момент, когда задние лапы уже были готовы оттолкнуться от камня, а тело должно было взмыть ввысь, откуда-то издалека послышался незнакомый зверю скрипучий, протяжный звук. Малага встревожено подняла голову вверх и неподвижно застыла на месте, распустив веером большие перепончатые уши. Теперь хищнику было не до охоты, скрип приближался, нарастал. Вслед за ним появилось много новых, никогда ранее не слышанных звуков.

Как большинство обитателей пещер, зверек был слеп. Живущим в вечной тьме не нужны глаза, достаточно острого слуха и хорошо развитого обоняния. Малага не увидела появившийся вдали свет фонарей и вереницу медленно ползущих по камням телег, но точно знала, что по направлению к ней движется огромное стадо существ, каждое из которых гораздо больше и сильнее ее. Забыв о добыче, она приняла единственно верное решение: быстро соскользнула с камня и, низко прижавшись брюхом к земле, прошмыгнула в узкую расщелину.

Караванщики даже не пытались идти тихо. Во-первых, это было бесполезно, поскольку семнадцать груженых телег так сильно грохотали по камням, что у местных обитателей, обладающих чутким слухом, наверное, лопались барабанные перепонки. А во-вторых, в осторожности просто не было смысла: кроме малаг и суховертов, хищников до Ворот не водилось. Обе разновидности ящериц были неядовиты и охотились лишь на мелкую дичь.

Колеса и рессоры жалобно скрипели, а телеги чудовищно грохотали по сыпучим камням, мотаясь при каждом новом толчке из стороны в сторону и причиняя массу неудобств впряженным в них вместо лошадей гномам. Сквозь многоголосую какофонию механических скрежетаний и ударов то и дело доносились громкие выкрики и забористая ругань смертельно уставших, измотанных многочасовой тряской караванщиков.