Стражи - Бушков Александр

Башня… Башня, пронизанная насквозь высоченным столбом желто-багрового пламени, на миг приподнялась над землей, стала заваливаться, рассыпаясь на куски, причудливыми обломками разлетелось решетчатое полушарие.

Поручик смотрел на все это с усталым злорадством. Он подумал, что этакое зарево, конечно же, видят сейчас в Нортбридже — большинство тамошних обитателей, конечно же, десятый сон смотрит, но вот мистер Хамфри, ручаться можно, торчит сейчас у окна, выходящего на северо-восток, на старую Шосберийскую дорогу. Уж он-то догадывается, что к чему, будет о чем порассказать…

— Ну вот… — начал генерал, поворачиваясь к нему.

И его речь вдруг оборвалась странным скрежетом, треском, пронзительным визгом, как если бы царапали железом стекло. Лицо генерала, пульты и экраны — все внезапно заколыхалось, невероятно искажаясь, теряя форму, превращаясь в мельтешение разноцветных пятен…

Неодолимая сила поволокла поручика куда-то во мрак.

Эпилог

ВЕСЕЛЫЕ, НЕ ХМУРЫЕ, ВЕРНЕМСЯ ПО ДОМАМ…

То ли он умирал, то ли его рвало на куски, невидимые лапищи, вцепившись, тащили в разные стороны. Перед глазами то падал непроницаемый мрак, то заставляли жмуриться разноцветью вспышки, вроде бы его вертело вверх ногами, раскоряченного, беспомощного, не способного и пальцем шевельнуть. Болтало, переворачивало, швыряло… А может, все только казалось… Это ни с чем нельзя было сравнить и описать не удалось бы.

И вдруг все кончилось, словно повернули выключатель. Он плюхнулся с небольшой высоты, не так уж и ушибся — но от неожиданности показалось, что свалился с головокружительной высоты на толстую броневую плиту, отшиб все внутренности и вскоре отдаст Богу душу…

Помотал головой, моргая и озираясь. Попробовал пошевелиться — получилось. Нигде не болело, кажется, он все же оказался невредим. И не было никакой броневой плиты, он лежал на перерытой, взрыхленной земле, набившейся в волосы, слегка присыпавшей ноги. Над головой простиралось чистое голубое небо, вокруг стояло летнее тепло, явственно тянуло горелым, острые запахи поневоле заставляли вспомнить определение «химические». Словно случился пожар в аптеке или научной лаборатории и разнообразнейшие снадобья, загоревшись, создали резкий, бьющий в ноздри букет из десятка одинаково неприятных запахов.

Заставив себя приподняться, он присел на корточках в неуклюжей позе, упираясь кулаками в землю, мотая головой, чтобы вытряхнуть из волос густую пыль. Нигде не болело, не видно крови, не ощущается переломов и ушибов — но китель, шаровары, сапоги — все покрыто хлопьями гари, издававшей тот самый резкий химический запах. И точно, выбросило… Куда?

Он огляделся, преодолевая легкое головокружение. Слева возвышался глухой деревянный забор из старательно сколоченных досок — знакомый забор… А далеко впереди виднелись дома с зелеными крышами, которые он тоже узнал без труда — расположение батальона. Он очутился метрах в ста от крайних домов, на территории полигона. Вот только когда?

Стояла пронзительная, покойная тишина. Он сидел на куче перепаханной каким-то очередным испытанием земли, и на лице у него играла широкая бессмысленная улыбка. Вряд ли кто-нибудь еще переживал такое потрясение, какое охватило его, когда он осторожно вытянул клинок и прочитал надпись на лезвии: «Полковнику Аркадию Петровичу Савельеву за особые заслуги. Девятьсот третий год». Впереди было еще пять лет, чтобы полковник получил генеральские погоны и вступил в командование гвардии Гатчинским саперным батальоном. Ничего удивительного, что генерал… что он не представился себе — прочитав командировочное предписание, моментально все понял…

От кого-то он слышал, что человек, увидев самого себя со стороны, не сразу и догадается, что это он и есть. Оказавшись перед зеркалом, мы опять-таки неосознанно меняем лицо, придаем ему выражение, которое нас бы устроило, отвечало бы нашим представлениям о себе. А если увидеть себя со стороны — совсем другое. Что уж говорить о казусе, когда видишь самого себя, но постаревшего на четверть века? Нипочем не узнать, даже по голосу — наш собственный голос опять-таки звучит в действительности чуточку не так, как мы его сами слышим.

Быть может, он оказался единственным человеком, точно знающим свою судьбу на двадцать пять лет вперед — о чем, конечно же, не узнает ни одна живая душа. И, если подумать… Он знает лишь некоторый итог — а вот собственная жизнь на протяжении этой четверти века, конечно же, остается тайной.