Сафари для победителей - Каменистый Артем

В доме было тепло и сухо, амбре солдатских портянок разбавляли более приятные запахи сгорающих сосновых дров и развешанных под потолком трав. Хозяин — молчаливый кряжистый бородач с глазами, столь же темно-мрачными, как и его боги, не забывал про печь — топил исправно. Да и закусками обеспечивал — животы округлились от угощений.

В правой руке Мартис сжимал глиняную кружку с какой-то бурдой. Откуда солдаты это принесли, и что это такое, знать не хотелось. Да и пить особо уже не тянуло. Хотелось смотреть в потолок, бессильно лапать податливое женское тело, и мечтать о том, что эта сказка никогда не закончится.

Странный шум вырвал сержанта из мира грез.

— Эй?! Бимчик?! У нас по крыше река течь начала?!

Похоже на улице разразился нешуточный ливень. Непорядок. Встав, сержант попытался пройти к окну, с целью оценить масштабы разгула стихии. Но чувство равновесия отказалось активироваться — Мартиса повело во все стороны одновременно, и он неуклюже завалился назад — на кровать. Мия, отшатнувшись от падающего тела, воровато потянулась к пестрому вороху своей одежды, что-то оттуда вытащила. Сержант был пьян и расслаблен, но девять лет войны сказывались — еще не понимая, что к чему, он насторожился, подобрался. И когда отточенная сталь скользнула к его горлу, успел перехватить хрупкую девичью руку.

— Мия! Ты чего?! Рехнулась?!

Нож выпал из почти раздавленной ладони. Зашипев змеей, девушка подалась вперед, сверкнуло молоко зубов, в следующий миг челюсти сомкнулись на щеке Мартиса. Мия грызла его будто бешенная собака. Заорав от боли и неожиданности, сержант отпихнул ее от себя, лишившись при этом куска мяса. Взбесившаяся красотка, крепко приложившись затылком о стену, мешком завалилась на бок.

— Вы видели! — ошеломленно выдохнул сержант, разворачиваясь к своим друзьям.

Его никто не услышал — у друзей тоже возникли неожиданные проблемы. Мимо кровати, пошатываясь, проковылял капрал Бимчик — руками он зажимал горло, а меж пальцев хлестала кровь. Со стороны двери послышался нехороший шум. Покосившись туда, сержант узрел его источник — хозяин дома, мрачный как никогда, с сосредоточенным видом рубил топором корчившегося на полу солдата. Размозжив ему лицо, бородач угрюмо осмотрелся — он явно пребывал в поиске новых жертв. Взгляд его столкнулся со взглядом Мартиса. Поиск закончился — жертва найдена.

Молниеносно протрезвевший сержант, осознав свои ближайшие перспективы, взвизгнул, и, мочась на кровать, ухватился за спасительную сталь винтовочного ствола. Хозяин надвигался стремительно — будто атакующий медведь; на ходу он замахнулся топором, обдав потолок россыпью багровых брызг. Ударить не успел — Мартис каким-то чудом ухитрился направить на него оружия, без заминки отвести затвор, загнать в казенник патрон. Пуля ударила здоровяка под глаз — он рухнул на спину с такой скоростью, будто под ним выбили табурет.

В тот же миг из-за спины сержанта выскользнула изящная девичья ручка, вооруженная острейшим ножом с сильно изогнутым лезвием. Сталь почти безболезненно прошлась по горлу, рассекая жилы и артерии.

— Мия — чтоб ты сдохла! — хотел прокричать Мартис, но вместо слов вырвался кровавый хрип.

* * *

Девушки не нуждались в спасении — они уже были мертвы. Их оплакали при жизни. Им требовалось одно — умереть достойно.

В этом году из их края взяли целых две порции жертв. Одну, как и положено, отправили на алтари межевой линии — традицию нельзя забывать. Остальным выпала миссия посложнее — в эту группу кого зря не брали: слабонервных безжалостно браковали. Выбирать было из кого. Слишком много лишних девочек рождалось в их краю. Родители нередко убивали их в первые минуты жизни, но выживших все равно оставалось более чем достаточно. Лишние женщины… Участь их была незавидна: или в наложницы-батрачки к относительно зажиточным крестьянам; или короткая и веселая жизнь продажной девки. Самые везучие могли попасть в храмовые куртизанки.

Выбор у жрецов был велик.

Слабонервных отсеяли быстро — каждой девушке пришлось своими руками прирезать поросенка и барашка. При этом за ними внимательно наблюдали люди первого министра. Задрожали руки? Замешкалась? Вывернуло при виде крови? Извини — не подходишь. Марш назад, в батрачки, или вечно пьяным ямщикам глазки строй, стоя в грязи по щиколотку у обочины.

Из двадцати восьми отсеянных девушек девять в ту же ночь наложили на себя руки — возвращаться к старой жизни им не хотелось, а других вариантов не было. О народе Венны слагают анекдоты: затворники, всю жизнь проводящие в одной деревне; мрачные фанатики, готовые по первому требованию жрецов отрезать себе голову и лично принести в храм; находчивые в своей жестокости люди, способные перерезать горло рыбьей чешуйкой; хладнокровный, гордый народ, верный своему слову до абсурда.