Море Троллей - Фармер Нэнси

— Но разве ты не можешь спастись бегством?

— Ётуны идут по следу, как гончие. Ее слуги первым делом нагрянут сюда. Если они не найдут меня, то перебьют всех остальных.

— Ётуны? — выдохнул Джек.

— Так тролли сами себя называют. Они умеют проникать в твои мысли и узнавать, о чём ты думаешь. Они знают, когда и где ты нанесешь удар — еще раньше, чем ты сам это поймешь. Не всякий воин способен победить тролля — но лишь тот, кто наделен особым даром.

— Однако не можем же мы сидеть сложа руки! — Джек почувствовал, что голос его предательски срывается на писк, а что делать?

— Не можем и не станем, — решительно заявил Бард. — Теперь я начеку. Застать меня врасплох ей больше не удастся. Мне следовало обучать тебя в течение всех этих недель, но мирная безмятежность здешнего края усыпила меня…

Бард умолк; Джек видел — старик смотрит на море. Поглядел в ту же сторону и Джек, но глазам его открывалось лишь безоблачное небо, да серо-зеленые, медленно катящиеся к берегу волны. Если там и сгущалась тьма, то мальчик ее не заметил.

— На следующие три дня можешь вернуться домой, — сказал Бард. — Я ухожу в лес. Да, еще одно: на твоем месте я не стал бы упоминать о случившемся в разговоре с родными. — Бард потянулся за черным посохом — Не стоит их пугать прежде времени. Ётуны чуют страх не хуже, чем лисы — курятник.

* * *

— Половину времени я убиваю на то, что гоняюсь за наглыми мальчишками, — пожаловался отец, жадно хлебая сваренный матерью густой суп из моллюсков. Ракушек Джек загодя набрал на утесах близ Бардова дома. — Ежели надо за работу браться, так они просто сквозь пальцы ускользают, что твои угри.

— Это точно. Лентяи никчемные, — согласилась мать, помогая Люси управиться с чашкой.

На взгляд Джека, хозяйство ничуть не пострадало. Ограды крепкие; в полях поднялись овес и ячмень. В огороде пышно разрослись горчица, лаванда и кориандр, а на яблонях полным-полно зеленой завязи.

От такой красоты у Джека аж в горле стеснилось. Только сейчас он по достоинству оценил маленький сельский двор. И увидел отца в новом свете. Мальчик вдруг осознал, что все жалобы Джайлза Хромонога значат не больше, чем вороний гомон в ветвях. Уж такая у них, у ворон, привычка — если что идет не по-ихнему, так тот час же раскаркаются. Вот так и отец: ворчит, чтобы смягчить горечь жизненных неурядиц. Но важно другое: то, как отец, невзирая на свое злополучие, год за годом создавал эту красоту: как любовно строил дом, как заботливо копил добро, чтобы мать, Люси и он, Джек, ни в чём не знали нужды.

И всё это может исчезнуть в мгновение ока. Никто ведь и не догадывается об опасности, надвигающейся из-за моря.

— Джек плачет, — сообщила Люси.

— И вовсе нет! — возмутился Джек. И отвернулся, пытаясь скрыть навернувшиеся на глаза слезы. С тех пор, как Бард швырнул его об пол, мальчик чувствовал себя не в своей тарелке. Вечно у него глаза на мокром месте!

— Оставь его, родная, — мягко проговорила мать. — У него просто губа болит.

— Бард задал парню хорошую трепку, — предположил отец.

— Это я по нечаянности расшибся, — возразил Джек.

— Ну да, конечно. Давай, заливай — уж я-то добрую трепку ни с чем другим не спутаю…

Джек промолчал. Если отцу отрадно думать, что его, Джека, наказали — зачем лишать его подобного удовольствия? И это чувство тоже было новым. Прежде Джек принялся бы жарко спорить. Но сейчас мальчик словно впервые заметил морщины, проложенные болью, на отцовском лице, его согбенные плечи, его покрытые шрамами руки. А в следующий миг перед его внутренним взором промелькнул совсем иной образ: Джайлз Хромоног в детстве, еще до несчастного случая.

И вновь глаза Джека наполнились слезами. Эти новые, непривычные чувства озадачивали его и здорово тревожили.

Мать склонилась над светлокудрой Люсиной головкой.

— Доедай-ка лучше супчик, — шепнула она.

— Не хочу гущу. Там один песок, — закапризничала девочка.

— Если моллюсков вымыть, так весь вкус пропадет, — вздохнула мать, но доела остатки сама, а Люси вручила овсяную лепешку.

— Добрая порка мальчикам только на пользу, — промолвил Джайлз Хромоног. — А что, вот мой отец драл меня так, что небу жарко было, — в шесть заходов до воскресенья, как говорится, — а сами видите, каков я стал.

А потом, потому что на дворе и впрямь было воскресенье, отец принялся пересказывать жития святых. Читать он не умел, как, впрочем, и все прочие жители деревни, за исключением Барда. В глазах Джайлза Хромонога искусство письма было чем-то вроде магии. Когда Бард наносил значки на обрывки пергамента, отец неизменно осенял себя крестным знамением — на всякий случай, от сглаза.