Год Крысы. Путница - Громыко Ольга

— Ну и ты ему от меня передай, — рассеянно отмахнулась девушка, не поняв намека. — А этому… этому… я завтра такое приготовлю, что будет знать! Тараканов жареных, вот!!!

* * *

Цыке не спалось.

Звезд на небе было мало, и те мелкие — начало лета, не вызрели еще. Шумел лес, покрикивала ночная птица, бесшумно выскакивая из тьмы и снова в нее ныряя в погоне за ночными мотыльками. Только что вроде на том конце луга орала, и внезапно под самым ухом: «А-а-ать! Кр-р-р!» Первые ночи мужики шугались, вздрагивали, потом привыкли.

У ближайшего костерка воронами нахохлились караульные — тсец и два тсарских работника-«ополченца». В лицо Цыка их знал, но близко сдружиться не удалось: все мужики держались своих кучек, как из весок приехали. Разве что внутри «кулаков» худо-бедно сошлись, и то на них опять-таки разбились по знакомству.

Справа от Цыки громко храпел Колай, слева ворочался и пыхтел Мих.

— Жарко, — раздраженно пожаловался он.

— Так скинь покрывало, — посоветовал друг.

— А без него комары заедают.

Комарье, несмотря на жару и сушь, действительно вилось облаками, но интересовалось почему-то исключительно Михом. Лежать рядом с ним было безопаснее, чем у накормленного ромашкой костра, — всех на себя оттягивает.

— Как думаешь, что сейчас на хуторе делается? — Цыка глядел на желтоватую звездочку, растущую наособицу. Из Приболотья ее тоже видать, только висит вроде повыше.

— Что, что… — проворчал чернобородый. — Небось спят все давно. Это мы, как дурни, на колких ветках ворочаемся. И ячневая каша в животе урчит, надоела — сил нет.

Цыка прихлопнул комара, не иначе как по ошибке севшего ему на лоб.

— У жены уже срок подходит. Не надо было Сурка бояться.

— Никого я не боялся, — обиделся батрак. — Он меня нанял, деньги хорошие посулил.

— Ну тогда радуйся, что удачно устроился, — хмыкнул Мих.

Радоваться не получалось. На душе было тоскливо и одиноко, еще грыз червячок какой-то, неправильности, будто на развилке не туда свернул — и возвращаться вроде глупо, дорога ровная, должна вывести, и неуютно на ней почему-то.

— Ты ж сам говорил, что свет повидать хочешь, а теперь на кашу жалуешься.

— Так на кашу ж, не на свет. Хотя… — Мих повернулся к Цыке, еще понизив голос, чтоб не только караульные, но и Колай расслышать не смог, если вдруг проснется. — Не нравится мне это. Лопаты им никак не подвезут, ага. А еды для полутора сотен народу на две недели просто так взяли, на всякий случай. И ты видал, чему они нас учат? С утра до вечера по лугу строем гоняют: «Первый ряд — замах! Шаг! Удар! Второй ряд — замах!..»

Цыка поморщился: он как раз был в первом ряду, и в начале обучения неумеха сзади не раз засаживал ему палкой по голове. Но со временем мужики приловчились, стали работать «копьями» слаженнее.

— Так не дома защищают, — уверенно продолжал Мих. — Так в чистом поле первый вражеский удар держат.

— Думаешь, быть войне? — с содроганием уточнил друг.

— Если савряне первыми не полезут, то вряд ли, — рассудительно заметил чернобородый. — Из наших-то никому плуги на копья менять не хочется. Но раз тсарь нас сюда выдернул — наверное, знает что-то…

Птица пронеслась над самым лицом Цыки, мазнув ветром по обросшим бородой щекам.

— А чтоб тебя! — Батрак отмахнулся, но куда там — даже кончика хвоста не задел. — Летает тут… дрянь всякая.

Разговор оборвался. Мих еще немного поерзал, закрыл глаза и вскоре начал посапывать, переложив тяжкие думы на плечи приятеля.

Костер притух, звезды стали казаться ярче, а комары — звонче.

Хорошо мольцу — послонялся по стоянке пару дней, а потом ушел. Никто его останавливать, разумеется, не стал — половине народа надоел хуже овода, а другая, вот диво, так в его россказни уверовала, что по семь раз на дню Хольге молиться принялась, ожидая предсказанного конца света. Знаменный уже до сушняка проплевался, что с этим «добровольцем» связался: от подошвы отлипло, а запах остался.

Эх, надо было все-таки послать Сурка лесом… только что уж теперь.

* * *

Наловить тараканов Рыска не успела — Альк вернулся с работы еще раньше вчерашнего, злющий, полуголый и весь в крови Изодранной рубашкой он обмотал правое плечо, но на брусчатке все равно там-сям оставались яркие расплесканные капли.

— Что?! — схватилась за сердце Рыска, позабыв об обиде и мести.

— Забулдыгу одного выкидывал, — огрызнулся саврянин, проходя в дом под полными ужаса взглядами соседей. — А он меня ножом.