Паутина долга - Иванова Вероника Евгеньевна

— Почему ограбил? Попросил, и они сами всё дали, — Кайрен осклабился в лучших традициях разбойного люда. Получилось смешно. Я даже хохотнул, но тут же вынужден был схватиться за грудь: всё-таки, излишнее напряжение мышц мне пока ещё не было дозволено.

— Вот-вот, похихикай ещё у меня! Сейчас будешь лекарство пить.

— Какое?

— Которое я приготовлю!

Если кухарскими талантами мой жилец худо-бедно, но обладал, то насчёт его способности целительствовать у меня имеются сомнения, и изрядные:

— Знаешь, тебе вовсе не нужно этим заниматься. Я как-нибудь сам поправлюсь.

— Испугался? — Он снова скорчил страшную рожу.

Признаюсь:

— Очень.

— Не бойсь! Травки мне тот парнишка всучил, чернявый, который тебя в лазарете пользовал.

Галчонок? Ему-то что неймётся?

— Просил приглядеть, чтобы ты принимал отвар через каждые два часа.

— Вот ещё!

Карие глаза сурово потемнели, и пришлось поспешно оправдываться:

— Я в том смысле, что тебе ведь некогда приглядывать, так что...

— А я и не буду.

— Правда?

Рано радовался. Кайрен взял первый по его разумению из мешочков и скучным голосом продолжил:

— Просто возьму с тебя слово, и всё. Будешь пить, как миленький.

Не выдерживаю и прыскаю, уже не пытаясь прятать веселье. Блондин удивлённо поднимает брови:

— Я сказал что-то смешное?

— Нет. И да. И не только сказал, но и сделал.

— Объясни.

Тон его голоса был на удивление ровным: ни обиженным, ни угрожающим. Именно таким задают вопрос, требующий немедленного ответа.

— Ты трогательно заботлив.

— Это тебя смешит?

— Веселит. Немного. Но должна быть причина... Расскажешь?

Дознаватель ссыпал несколько щепотей жёлто-бурой трухи в кружку, потом подкинул поленьев в плиту и водрузил на затейливо прорезанный железный лист ковш с водой.

— Будешь смеяться, но...

— Больше не буду.

Он поднял на меня недоумевающий взгляд:

— Я вовсе не сержусь.

— Знаю. Просто... Больновато мне пока смеяться.

— А, ты об этом! Так вот, будешь смеяться, но после того, как я поселился в твоём доме, мои дела пошли в гору.

— Неужели? Вдруг тебе только так кажется?

— Ни в коем разе! — Кайрен взгромоздился на кухонный стол. — Во-первых, то дело в Кенесали: после него вьер стала относиться ко мне лучше, чем раньше.

— Углядела в тебе толк?

— Перестала насмешничать, что неплохо было бы сделать и кое-кому другому, — шутливо огрызнулся дознаватель. — Во-вторых, благодаря тебе я засвидетельствовал своё почтение будущей наследнице престола. А без лишних хлопот обзавестись покровителями — полезное дело, не находишь?

— Кто ж спорит?

— И третье... — Тут он загадочно улыбнулся. — Опять-таки с твоей лёгкой руки, я, похоже, нашёл совершенно замечательную женщину.

И когда успел, спрашивается?

— Вот про третье, пожалуйста, подробнее!

— С превеликой охотой! Ты меня куда отправил, стервец?

Непонимающе хмурюсь:

— В гостевой дом.

— А зачем?

— Посмотреть на состояние одного из постояльцев. С ним что-то случилось?

— С ним как раз ничего, если не считать ухода на одну из четырёх сторон ещё в последний день Ока.

Ну и новость.

— Он... ушёл? Как?

— Своими ногами, — услужливо пояснил Кайрен. — Встал и ушёл. Надоело лежать, наверное.

Скорп выздоровел? Но это возможно лишь в одном-единственном случае... Странно.

— Ты разговаривал с хозяином гостевого дома? Что он сказал?

— Честно говоря, мне было немного не до разговоров, потому что... Я, думая, что в той комнате нет никого, кроме, как ты утверждал, крепко спящего человека, разумеется, сразу вошёл и... Получил такую затрещину, что невольно прослезился, вспомнив о тяжёлой маминой руке. Ох, как она меня учила уму-разуму, кто бы знал!

— Затрещину? От кого?

— От самой прекрасной женщины, которую я когда-либо видел. Она такая... — Дознаватель мечтательно закатил глаза. — Такая горячая! В самый лютый мороз согреешься.

— Поэтому у тебя рожа до сих пор красная? — Догадался я. — И правда, рука у твоей красавицы тяжёлая, но это скорее недостаток, чем достоинство.

— Да что рука! У неё такие... такие... — Запас восхищённых слов подошёл к концу: остались одни впечатления и чувства, которые помогли Кайрену с помощью жестов описать фигуру неизвестной, занявшей оплаченную мной и отведённую под пребывание скорпа комнату. — И самое замечательное, она вдова!