Паутина долга - Иванова Вероника Евгеньевна

Он наклонился, потянувшись рукой к верёвке, удерживающей меня на трупе, и, заметив неудавшуюся попытку отпрянуть, глухо сказал:

— Я хочу помочь вам.

Помочь? Проститься с жизнью, видимо?

— Если хочешь помочь, не трать зря время: убивай и уходи.

Он замер, так и не коснувшись моих пут.

— Убивать? Я освобожу вас и помогу скрыться из города.

Вот когда в самый раз было бы потереть лоб ладонью!

— Постой... Ты пришёл, чтобы освободить меня? Но почему?

— Мне приказано.

— Кем?

Он не ответил. А разве могло быть иначе?

— Ладно, понимаю: имя заказчика ты назвать не можешь. Но...

— Вам нельзя мешкать, — он снова потянулся к верёвке. — Вы не повредили ноги?

— Нет, всё хорошо. Вот только... Да не торопись ты!

Лицо моего спасителя было закрыто маской, иначе, уверен, я бы прочитал на нём самое настоящее недоумение.

— Вас что-то тревожит?

Ага. И ещё как. Если патруль не вернётся в управу, заговорённые бляхи, как только тела начнут остывать, заверещат истошными голосами и отправят весть в арсенал. По сигналу тревоги отправят новый патруль, а может, и несколько, обнаружат гору трупов, проведут дознание, выяснят, что среди убиенных (если это простое нападение на стражников) должен находиться ещё один человечек. Которого нет. Быстренько разузнают, кто я и что я, заявятся в мэнор, точнее, попытаются заявиться, вспомнят, кому он принадлежит, составят жалобу на Заклинательницу, распустившую своих слуг и... Пошло поехало. Если до меня не доберутся «пастухи», то уж Сэйдисс найдёт где угодно, а её гнев будет пострашнее смерти. Нет, мне нельзя убегать. Мне нужно оставаться. Но просто сидеть здесь и ждать вместе с четырьмя мертвецами я тоже не могу: как объясню, что остался жив? В чудо никто не поверит, а больше рассказывать нечего.

— Знаешь, что... Лучше убей меня.

— Убить?

Он выдохнул это слово, как выдыхают кашель — болезненно и хрипло.

— Да, именно. Убить, но... не совсем, а так, чтобы с первого взгляда казался мёртвым, а на деле... Понимаешь?

— Вы хотите, чтобы стража нашла здесь и ваше тело?

— Угу. Почти бездыханное. Если ты настоящий умелец, то наверняка сможешь проделать такой трюк. Договорились?

— Вы... В самом деле этого хотите?

— Ни о чём в жизни так сильно не мечтал!

— Уверены?

— Если тебе работа не по плечу, так и быть, попробую выкрутиться сам. Но лучше было бы...

— Подчиняюсь приказу. Но вам... следует встать. Чтобы всё выглядело правильно, — последние слова прозвучали с намёком на издёвку или горькую шутку.

Убийца высвободил верёвку из окоченевших пальцев мертвеца, дёрнул, поднимая меня вверх, отошёл на десяток шагов. А потом...

Вытянул правую руку в моём направлении, опустил ладонь, обнажая запястный сустав. Бугорки под кожей пришли в движение, слились в один, набухая уродливым наростом, и прорвали кожу. В мою сторону устремилось что-то, больше всего похожее на иглу, но чрезмерно крупную для шитья — этакий тонкий кинжал без рукояти, за которым тянулся шнур, сплетённый из толстых светлых нитей. Игла вонзилась мне между рёбрами, совсем рядом с сердцем, заставив то испуганно остановиться, но боль пришла позже. Когда орудие убийства по той же самой траектории вернулось к своему владельцу и исчезло, снова став частью плоти. А следующий же вдох наполнил грудную клетку ледяным огнём. Только я не дождался, пока языки пламени вспорхнут вверх: печать сжалилась и накрыла клетку сознания чёрным платком...

Нить девятая.

— Узнаешь?

Пальцы с тёмными каёмками плохо чищеных ногтей катнули по столу игральные кости. Ласково катнули, нежно: так повеса в предвкушении удовольствия распускает шнурки на корсаже неприступной последние мгновения красотки или скряга пересчитывает золотые монеты.

Как можно не узнать собственное детище? Конечно, явленное на свет не только моими стараниями, а напополам с деревянщиком, но зачатие, можно сказать, целиком лежит на моей совести. Хотя, не буду лукавить: не запоминал, на что похожи кубики, на гранях которых я царапал руны. По звуку отличу из сотни, а на вид...

— Узнаёшь? — Повторил первый из допросчиков и единственный, удостоивший меня разговором.

Они заявились почти сразу же после того, как ко мне вернулось сознание, и складывалось впечатление: ждали неподалёку, а не получали весть от кого-то из служек. Одеяло было немилосердно сорвано и брошено на пол, а я поднят с постели и водружён на шаткий стул. Второго предмета мебели для сидения в комнате не наблюдалось, но и не особенно требовалось: человек из Плеча надзора, справедливо рассудив, что, глядя сверху вниз, произведёт более грозное впечатление, встал рядом со столиком, на который и выложил одну за другой пять игральных костей. Выкладка совершалась медленно, со значением, и каждый кубик прежде ладонью припечатывался к деревянной поверхности на долгий вдох, и только потом выставлялся на обозрение. Но, честно говоря, мне было куда интереснее рассматривать неожиданных пришлецов, одетых без малейшего намёка на принадлежность к покойной управе. Этакая смесь одежды добропорядочных жителей Нэйвоса и лихих людей с улиц северной столицы: толстое шерстяное полотно соседствовало с кожей, усыпанной мелкими стальными заклёпками, что должно с одной стороны не вызывать излишних волнений, а с другой — внушать неосознанное уважение. Наверное. Может быть...