Чужой среди чужих - Бушков Александр

«Наша Таня громко плачет – не пускает к речке мячик. Тише, Танечка, не плачь, не то съест тебя тот мяч», – тут же сочинил Сварог и крепко отругал себя за графоманство. Это даже не гарнизонный боевой листок. Это гораздо хуже.

Он покосился на щенка, который парил в двух уардах над землей. Щенок настороженно смотрел на стадо шаров и тихонечко рычал. Видать, армия футбольных мячей не нравилась и ему. Тогда Сварог вздохнул и сказал вслух:

– Переждем. Столько прошли, что перед последним шагом можно и отдохнуть, перекурить.

Он сел прямо на землю, скрестил ноги и закурил. Пальцы опять дрожали. В этих местах неврастеником станешь и не заметишь…

Мячи не обращали на человека с собакой ровным счетом никакого внимания – должно быть, у них был свой путь в этой жизни, с путем Сварога не пересекающийся. И то хорошо.

Спустя двадцать минут чудовищное шествие прекратилось. Несколько отставших и оказавшихся в арьергарде упругих шаров, точно наполненных ртутью, торопливо упрыгали за основным отрядом… и все прекратилось.

На всякий пожарный Сварог выждал еще минут пяток, но ничего подозрительного больше не происходило. Тогда он встал и отряхнулся. Сказал щенку:

– Ну, брат, кажется, дорога свободна. Надеюсь.

И зашагал к реке, каждой порой тела ожидая подвоха от солнечного полудня.

Однако ничего не случилось.

Увы, у него не было ни лодки, ни корабля, и не из чего смастерить плот. Возможно, и существовали заклятия на сей счет, но они покоились где-то в архивах – ну зачем лару бревна или лодки?

Сварог стоял на каменистом берегу, у его ног тихо поплескивали невысокие зеленоватые волны, а на противоположном берегу, далеком, подернутом дымкой, виднелись те же скалы. Висела первозданная тишина, предстояли долгие дни пути, а у дней были ночи – время нечисти.

– Если мы отсюда выберемся, малыш, мы будем героями, – сказал Сварог.

Он безрадостно смотрел на широкую, спокойную реку – и вздрогнул, протер глаза.

Нет, никаких сомнений – по течению плыл трехмачтовый корабль. На мачтах поднято только по одному парусу, самому верхнему, – Сварог не знал, как они называются, – и парус на бушприте, под которым красовалась золоченая конская голова. Корабль был большой, океанский, с двойным рядом распахнутых пушечных портов.

Глава вторая. Честь имею представиться

Над водой вдруг пронесся тягучий, раскатистый грохот – и далеко за кормой корабля взмыл белопенный столб. Почти сразу же грохот повторился, и снова, и снова, поднятые взрывами водяные конусы, казалось, протянулись по ниточке, словно шеренга солдат на смотру. От неожиданности Сварог выпустил тесьму, легкий ветерок понес щенка над рекой. Сварог, опомнившись, забежал в воду по колени, поймал конец, сгоряча выкрикнул заклинание. Вмиг отяжелевший щенок рухнул ему на грудь, сшиб в воду и негодующе завопил. Промокший насквозь Сварог выволок его на берег, пробормотал:

– Полежи пока…

И заорал так, что его, должно быть, слышали на том берегу, побежал следом, вопя, как сто Робинзонов, размахивая руками. Благонамеренных людей, законопослушных бюргеров никак не могло занести в Хелльстад, но выбирать не приходилось. Пираты, авантюристы, контрабандисты, жаждущие подвигов и приключений, бесшабашные оборванные рыцари Вольных Маноров – все лучше, чем здешние чудовища.

Потом опомнился. Да, он никогда не видел тех, кто ходит по земле, а не обитает на летающих островах, не разговаривал с ними… Один раз только подслушал беседу крестьян, но это было, так сказать, в порядке ознакомления с подслушивающей аппаратурой ларов. Однако и там, и там живут люди. Стало быть, и флибустьеры, и добропорядочные граждане наверняка задумаются, повстречав в Хелльстаде человека в форме советских ВДВ, о которых на Таларе слыхом не слыхивали. Задумаются и насторожатся. Насторожатся и…

Не рискнув продолжать логическую цепочку, Сварог забежал за прибрежный валун, сорвал с себя форму (едва рукав не порвал, зацепившись перстнем), скинул ботинки (носки действительно пованивали, но сейчас было не до приличий) и сжег камуфляжную в пепел (на всякий пожарный).

Комбинацию творящих графский наряд заклинаний он знал назубок, да и свой костюм помнил прекрасно, поэтому получилось с первого раза. Он споро облачился в бриджи, рубаху и кафтан, натянул сапоги, переложил шаур в карман и выскочил на открытое место. Вторая часть Мерлезонского балета превратилась в костюмированный бал.