Чужие паруса - Бушков Александр

– Все целы? – угрюмо спросил Сварог у своих друзей-приятелей, сгрудившихся вокруг.

– Это не регулярная армия, это всего лишь банда, – воспрянул Рошаль и принялся нервно мерить кают-компанию шагами, от иллюминатора к двери, от двери к иллюминатору, раздраженно отталкивая попадающихся на пути гидернийско-тоурантских офицеров. Офицеры поглядывали на Сварога выжидательно и вопросительно: мол, как выпутываться будем, дорогой товарищ маскап?.. Дверь была надежно заперта, а за иллюминатором ничего интересного не происходило: серые волны и серое небо. Захватчики вели «Серебряный удар» им одним известным курсом. Масграм в бессилии ударил кулаком о раскрытую ладонь другой руки. – Броненосец в лапах банды каких-то лягушек!..

– Повторяю простой и требующий односложного ответа вопрос: все целы? – жестко перебил Сварог.

– Мне снова бедро задели, – признался Олес, сидючи на стуле в дальнем углу отсека. – Кровь пошла, но Чуба уже перевязала.

– Подумать только, если б меня не опоили вином, мы бы не свернули с правильного курса… – захрустел кулаками суб-генерал. – Да не смотрите вы так, граф, цел я, цел. И уже соображаю, что к чему. Как затменье какое нашло… А вот другие сложили головы…

Действительно, синее сияние практически сошло на нет – так, лишь легкая дымка виделась в магическом зрении, видать, сложно для ихтиандров держать его включенным постоянно, и к экипажу мало-помалу возвращался разум…

Сварог отвернулся, сжал зубы. А ведь такую версию он не учел, хотя теперь она кажется самой разумной. Стоявший у штурвала разбитной малый не для того разворачивал броненосец лагом, чтоб бортовая качка опрокинула. И вообще, скорее всего, не виноват гидерниец. Дюжина местных боевых пловцов проникла ночью на корабль, один воспользовался моментом и подсыпал дрянь в вино, другой ликвидировал рулевого, как класс, третий навел морок на кочегаров. Им всего-то и надо было, чтобы корабль подошел как можно ближе, оказался в пределах досягаемости десантной бригады. И задачка для них была – тьфу…

– Цел, – продолжался доклад.

– Здоров.

– Невредима.

– Думаю, это они специально каракатицу пугнули. Им все равно, плывущий корабль грабить или со дна добычу поднимать, – процедила сквозь зубы Чуба-Ху.

– А водолаз откуда взялся? – завелся дотошный суб-генерал. – Кроме того, каракатица Нури – существо наукой не изученное, да и сам факт ее пребывания на этом свете, а не на том весьма спорен… И потом, никто нас пока не грабит.

– Именно что пока.

– Вот у моего папаши были тюрьмы, сидеть в них одно удовольствие, неделями пленнику воды не давали. А тут, кажется, от сырости я скоро плесенью зарасту.

– А я в чистое белье не успел переодеться. А в несвежем помирать нет никакого удовольствия. Перед боем мы всегда в чистое переодевались. Такая вот нехитрая радость…

Клади хранила гордое молчание – совсем как иные хранили терпение во глубине очень далеких отсюда руд…

Клацнула наружная задвижка, и в кают-компанию вошли трое. Пленники машинально подались назад, подальше от двери. Однако никто с ходу не стал орать «лицом к стене» и «выходи на расстрел по одному». Напротив, вошедшие двигались с явственной ленцой и на офицеров «Удара» обращали внимания не больше, чем обожравшийся кот на отечественную сосиску. Сварог, не скрывая любопытства, разглядывал ихтиандров – не каждый день такое увидишь. Все трое одеты в некое подобие облегающих шорт, на широких лоснящихся поясах из шершавой кожи, вроде как акульей, – карманы и кармашки. К руке каждого приторочен сыромятным ремешком витой обоюдоострый кинжал раза в полтора длинней гидернийских кортиков. Через грудь идет еще один ремень, на котором за спиной висит по колчану и разряженному арбалету. Эти ремни были гораздо тоньше и позволяли вдоволь налюбоваться татуировками троицы, если уж возникнет такое желание. Тут тебе и пресловутая каракатица, уволакивающая на дно по кашалоту в каждом щупальце. И что-то вроде «Девятого вала» кисти незабвенного Айвазовского, и более мирные сюжеты: поедание акулами человека-рыбы, поедание людьми-рыбами акулы, поедание людьми-рыбами людей-рыб… Явившиеся тоже рассматривали пленников, но как бы между делом, как докучную проблему, а вид имели сосредоточенный и занятой. Один, самый рослый и выделяющийся богатырским размахом плеч, стоял чуть впереди, свободной рукой, будто четки, перебирая ожерелье из жемчужин, и неторопливо продолжал давно, похоже, начатый разговор – ихтиандр слева жаловался главарю: