Кукольник - Олди Генри Лайон

Но Лючано больше не заботило, что творится вокруг.

Королева Боль сверкнула бритвенно-острыми зубцами короны, улыбнулась своему верному рыцарю — и махнула ядовитым платком, разрешая начать. Брамайни едва заметно вздрогнула, затрепетала, словно оторванный край афиши на ветру, — на единый, краткий миг — и только.

Он усилил контакт, проникая глубже.

Боль хлестала из него через край, изливаясь в тело Сунгхари. Боль обвивала брамайни щупальцами сладострастного спрута, наполняла, как драгоценный сосуд, кипящей смолой преисподней. Мучитель был в ударе. Он играл жуткую и прекрасную симфонию боли на струнах нервов, натянутых и дрожащих, вкладывая в музыку все самое темное, таившееся в глубинах души. И податливое тело, истосковавшись по вожделенным страданиям, жадно принимало дары, благодаря за щедрость.

Два человека слились крепче, чем любовники в экстазе.

Двое извивались в конвульсиях противоестественного соития.

Виват, Королева!

Периферийным зрением, словно в тумане, он видел: ярче вспыхнули индикаторы, налились светом дисплеи и шкалы приборов. С уверенностью поползли вверх, вздыбившись над пультом, будто эрегированные фаллосы, столбики диаграмм энергообеспечения. Встрепенувшись, Тумидус активировал сферу управления. Легат по локоть погрузил в нее руки, спешно тестируя системы всестихийника и готовя аппарат к взлету.

Казалось, Тумидус месит тесто.

«Не отвлекайся! Работай!»

Упрек Гишера пропал втуне.

Ни сугубо утилитарный результат действий, ни спасение, близящееся с нарастанием интенсивности пыток, спасение, к которому так стремились люди в «Вихре», уже не волновали Тарталью. Слишком многое сегодня произошло впервые в жизни. В первый раз кукольник держал боевое оружие и бежал под обстрелом. В первый раз офицер империи, рабовладелец, проявил человеческие чувства по отношению к рабу — нет, иначе: к роботу. И впервые Лючано Борготту, в прошлом — младшего экзекутора Мей-Гиле, целиком захватил сам процесс экзекуции!

Он ощутил возбуждение.

Перед ним на мраморных плитах древнего храма танцевала женщина — и женщина эта была прекрасна! Крутой изгиб бедер, поворот головы, каждый точеный жест, каждое текучее движение Сунгхари таили в себе столько скрытой страсти и желания, что он едва не задохнулся от вожделения, чувствуя, как камнем твердеет его мужское естество.

Здесь не было храма.

Здесь был храм.

Как в космосе для рабов, сидящих на «веслах» галеры, пряталось тайное море, так в степи варварской планеты, в кабине готовящегося к старту «Вихря», архитекторами-невидимками возводился дивный храм.

Святилище страданий?

Церковь безумия?!

В руках у Лючано возник тяжелый витой бич. Он с оттяжкой взмахнул орудием палача, нанеся ювелирно точный, хлесткий удар по спине брамайни — под лопатку, чуть наискось, ни на палец выше или ниже, по почкам, под единственно правильным углом. Так художник кладет мазок на холст — и, отстранившись, проверяет, не нарушена ли гармония? Угадан ли верный оттенок, чувствуется ли глубина, объем?

О нет, мастер не ошибся! Его картина — настоящий шедевр!

Сунгхари выгнулась иероглифом — невозможным и совершенным в своей невозможности. В движении женщины слились похоть и боль, страдание и страсть, мудрость и сила, и — ожидание!

Ах, еще, еще, мой повелитель!

Пьянящая музыка струилась ниоткуда и сразу отовсюду, то и дело меняя гармонию самым причудливым образом. Сунгхари плыла по воздуху, не касаясь босыми ступнями плит пола. Трехглазые демоны и шестирукие боги, красавицы, совокупляющиеся с мерзкими чудищами, обезьяны, змеи, тигры и гибриды, оскорбляющие природу самим фактом существования эдаких тварей, карабкались друг на друга. Сонм бесов взирал на танцовщицу со стен, увитых диким виноградом, тараща каменные очи. А на высоком троне в глубине храма восседал Гай Октавиан Тумидус — сверкающие золотом доспехи легионера, открытый шлем с гребнем, короткий меч у пояса.

Руки воина были погружены в призрачную сферу.

Внутри сферы, извергаясь наружу и заполняя храм, в черноте космоса роились мириады звезд — словно воин выпускал из улья рой бриллиантовых пчел.

Пел в воздухе бич, чудом попадая в меняющийся ритм музыки. Или это музыка вторила ударам бича? Узор из рубцов покрыл спину брамайни сложным орнаментом. Лючано изо всех сил стремился довести до совершенства это сплетение полос, красных, белых и синеватых, поставив наконец заключительный штрих.