Кукольник - Олди Генри Лайон

Со жвал срывались языки пламени.

«Не жвалы, ахелицеры», — всплыло из глубин памяти.

Он истерически расхохотался от подступающего безумия и щекотки: жадные «ладошки» шарили в теле где ни попадя. Какая разница, чем оживший кошмар перекусит галеру пополам — жвалами или хелицерами? Куда подевался второй корабль, войдя в облако вместе с «Этной», Лючано не знал, но вряд ли спутник помог бы им справиться с пауком.

«Все, малыш…»

«Все, дружок…»

«Не поминайте лихом…»

Паук встал на дыбы, поводя чувствительными педипальпами — и Лючано увидел его глаза. Восемь слепых, мутных бельм. Крупная дрожь, волной хлынув от татуировки Папы Лусэро, сотрясла невропаста, уняв каверзные «ладошки», — дрожь узнавания!

В следующий миг паук обрушился на дэва, успевшего принять свой прежний облик. Огненные хелицеры в мгновение ока разорвали тело великана. Воздух наполнился тошнотворной вонью; лианы, опутывавшие галеру и людей, в считаные секунды засохли и раскрошились. Лишь что-то маленькое и теплое в ужасе дернулось под робой у Лючано, протискиваясь внутрь.

Но ему больше не было страшно.

Паук перешагнул через «Этну», отшвырнул прочь отчаянно извивающиеся щупальца кракена, на беду всплывшего из пучины. Передние лапы пронзили глянцевую тушу насквозь. Разошлись, пылая, жвалы, готовясь нанести завершающий удар…

…Звездная пурга на обзорниках стремительно затихала. Отступали, таяли в глубинах пространства черные кляксы фагов. Мироздание встряхнулось, пробуждаясь ото сна, рождающего чудовищ. Теперь оно приходило в себя, с наслаждением подставляя заспанное лицо свежему ветру рассвета. Словно Космическое Дыхание Джа, которое, как считают вудуны, есмь суть и основа Вселенной, смилостивилось над непутевыми детьми.

Лючано мало что знал о Дыхании Джа.

Зато он знал имя их спасителя.

И с этим знанием, со счастливой улыбкой на губах, он провалился в совсем не страшную, такую уютную тьму небытия.

Эпилог

— Я принесу тебе плед, — сказал лысый старик, могу смотреть, как ты тут сидишь голый…

— Неси, — согласился седой. Подумал и добавил:

— Спасибо.

Чувствовалось, что плед нужен седому, как гематру — калькулятор. Но благодарил он искренне, радуясь чужой заботе. Кончик самокрутки тлел у самых его пальцев, грозя обжечь кожу. В раковине на столике дымилась кучка сизого пепла; скоро лысый выколотит туда свою трубку, и радужную «пепельницу» отнесут к утилизатору — очистить.

Раковину с завитком, похожим на рог единорога, седой привез с собой.

В подарок.

Со стороны озера донесся лязг и скрежет ездовой платформы. Пять-шесть голосов затянули песню — душевную канцону про рыбака, его подругу и злую судьбу, которую нельзя умаслить, но можно наклонить и так далее. Вечерняя смена возвращалась с томатных плантаций, радуясь концу работы. Дома ждал горячий обед на столе и теплая жена в разостланной постели.

Тапирчик Дамби захрюкал, насторожил уши, но быстро успокоился и лег в траву, вздрагивая боками. Дамби предпочел бы грязь, и чтоб пожиже. К сожалению, у домика было чисто.

— Хочешь еще курицы? — спросила женщина.

— Нет…

Седой с некоторым удивлением прислушался к собственному ответу, как если бы усмотрел там что-то забавное. Скажем, он хотел курятины, но отказался, сам не зная почему. Или вообще забыл, что на белом свете водятся такие птицы, как курицы.

Он хмыкнул и добавил во второй раз:

— Спасибо. Я сыт.

Женщина не стала спорить, возясь с маринованными чайными листьями. Ловко подсыпая кунжут, арахис и семечки подсолнуха, кроша лук и чеснок, добавляя муку из жареной саранчи, она стряпала десерт, за рецепт которого шеф-повар «Khram Boomboolie» с радостью продал бы душу.

Гася самокрутку в раковине, седой наблюдал за действиями хозяйки. В черепашьих глазках его плескался восторг от наблюдения за работой мастерицы, мешаясь с недоверием человека, привыкшего есть на скорую руку, мало заботясь о вкусовой гармонии.