Вспомни о Флебе - Бэнкс Иэн

Это наше место и наше время, и наша жизнь, и мы должны радоваться этому. Но делаем ли мы это? Загляни внутрь; спроси себя… Что мы тут делаем?

Мы убиваем бессмертных, изменяем, чтобы сохранить, ведём войну за мир… и с добрыми намерениями делаем то, от чего якобы целиком и полностью отреклись.

Это окончательный факт. Те люди в Культуре, которые энергично выступали против войны, исчезли. Они не долго принадлежали Культуре, они не участвовали в этой работе. Они стали нейтральными, образовали свои собственные группировки и приняли новые имена (или претендовали быть настоящей Культурой, ещё одним нюансом путаницы и нечётких границ этой Культуры). Но на этот раз дело было не в именах. В чём оно было, так это в несогласии и неловкости, вызванных этим разделением.

Ах это презрение. Мы собрали богатый урожай презрения. Наше собственное замаскированное презрение к «примитивным», презрение тех, кто покинул Культуру, когда была объявлена война, к тем, кто решился воевать против идиран, презрение, которое ощущают наши же собственные люди к Особым Обстоятельствам… презрение, которое, как мы предполагаем, должны ощущать к нам мозги… И где-то в других местах тоже царит презрение, презрение идиран к нам, ко всему человечеству, и человеческое презрение к Оборотням. Объединённое отвращение, галактика пренебрежения. Мы с нашими усердными-усердными мелкими жизнями, которым мы не можем найти лучшего применения, кроме как годами соревноваться в презрении.

И что должны думать о нас идиране! Подумать только: почти бессмертные, уникальные и неизменные. Сорок пять тысяч лет истории на одной-единственной планете, с одной-единственной всеобъемлющей религией/философией, целые эпохи непотревоженной спокойной учёбы, спокойные века удовлетворённости на этом обожаемом месте, без всякого интереса к внешнему миру. Потом, тысячелетия назад, в одной из предыдущих войн, вторжение. Они вдруг почувствовали себя шахматными фигурами в жалких империалистических стремлениях других. От интравертированного мира через век мучений и подавления — на самом деле накопления сил — к экстравертированной воинственности, целенаправленному усердию.

Кто поставит им это в упрёк? Они пытались держаться в стороне и были разбиты силами, большими, чем могли выставить сами, почти истреблены. Неудивительно, что они пришли к заключению, будто единственный путь защитить себя — нападать первыми, распространяться, становиться сильнее и сильнее, раздвигать свои границы как можно дальше вокруг любимой планеты Идир.

И есть ведь даже генетические шаблоны для этого катастрофического превращения из смиренных в насильственных, и именно в марше от птенца к, воину… О дикий и благородный вид, по праву гордящийся собой, отказывающийся менять свой генетический код и даже не такой уж неправый в утверждении, что уже достиг совершенства. Какое чувство у них должно быть к роящимся двуногим человеческим племенам!

Повторение. Материя и жизнь, и вещества, которые могут вызывать изменения — повлиять на эволюцию, — постоянно повторяются: корм жизни зачастую даёт жизни дерзкие ответы.

А мы? Ничего, только ещё один громко рыгающий во тьме. Только звук, никаких слов, бессмысленный шум.

Мы не значим в их глазах ничего, просто биотоматы, и к тому же самый ужасный пример этого типа. Культура должна казаться им дьявольской амальгамой всего, что идиране когда-либо считали отвратительным.

Мы раса ублюдков, наше прошлое — неразбериха, мы — как невежда, выросший в хищных, близоруких империях и ужасных, расточительных диаспорах. Наши предки были паразитами Галактики, неудержимо плодящимися и плодящимися, убивающими, их общества и цивилизации постоянно распадались и образовывались снова… Должно быть, с нами что-то не в порядке, какая-то мутация в системе, что-то, что слишком быстро для нас, слишком нервозно и ураганно. Мы такие жалкие, плотские существа, такие короткоживущие, такие беспокойные и бестолковые. А в глазах идиранина это почти слабоумие.

Итак, физическое отвращение, только ещё хуже. Мы изменяем сами себя, вмешиваемся в код жизни, изменяем буквы в слове, которое есть путь, плоть; мы изменяем волшебную формулу бытия. Мы вмешиваемся в наше собственное наследство и в развитие других народов (ха! общие интересы)… И ещё хуже, самое плохое — что мы предаём себя им, мозгам, разумным машинам, самой последней анафеме. Прообраз и эссенция жизни лишены святости. Воплощение идолопоклонства.