Армагеддон. Книга 1 - Коул Аллан

Несмотря на это, думая на подлёте к станции «Бородино» о коварной амазонской хищнице, Дэвид Келлс от души хохотал.

Сёрфер-призрак держал курс на сектор вторичной переработки. С одной из сторон станции в Космос выходила огромного диаметра труба, сжимаемая механическими запорами, словно прямая кишка – мышцами сфинктера. Время от времени эта труба извергала в вакуум огромные кубические блоки органических отходов. Автоматические буксиры-мусоросборщики собирали эти блоки, отвердевшие в космическом холоде, стыковали их, а затем большой тягач-ассенизатор отбуксировывал «гирлянды» к мощной станции переработки. Там миллионы без устали трудящихся магических микробов шаг за шагом превращали отходы человеческой жизнедеятельности в сырьё для изготовления пищи, напитков и воздуха.

Такое место было первоклассным прикрытием.

Прикрываясь мусорщиками, Дэвид подвёл сёрфер к самой кромке выпускной трубы, диаметром во много раз превосходившей размер его крохотного парусника. Переждав некоторое время, слушая, как внушительно работают гигантские механизмы искусственных мышц, Дэвид выбрал момент и на всей возможной для сёрфера скорости бросился внутрь, в недра станции «Бородино».

В этот миг амазонская хищница растопыривала шипы. Дэвид же, наоборот, убрал их, а точнее, сложил парус и вновь превратил сёрфер в серую торпеду. На небольшой экран перед его глазами выпущенные из шкатулки гремлины передавали отличное стереоизображение внутренностей огромной трубы. Торпеда пролетела мимо нескольких люков, высветившихся на экране красными метками, но все они были слишком малы.

Затем затихшие было перерабатывающие машины и прессы вновь оживились. Дэвид начал беспокоиться. Подходящий по размеру люк в стенке трубы подвернулся ему как раз вовремя.

Дэвид быстро отдал необходимые команды, которые гремлины тут же беспрекословно и точно исполнили. Торпеда сёрфера накрепко приклеилась к стенке трубы в нескольких дюймах от люка. Дэвид напоминал маленького рачка, прицепившегося к чудовищному брюху серого кита. В тот же миг мимо его хрупкого судёнышка пронеслись несколько внушительных (размерами с пассажирский гравилёт) блоков спрессованных, но ещё не замёрзших органических отходов.

Внутри кокона-торпеды зажёгся свет, и одновременно внутреннее покрытие корпуса сёрфера стало на глазах меняться: оно становилось всё более эластичным и приняло форму человеческого тела, превратившись таким образом в индивидуальный скафандр. Экран с сеткой координат вплотную приблизился к лицу Дэвида. Поправив его, подвигав вправо-влево и вверх-вниз, Дэвид наконец получил то, что желал: прозрачный почти со всех сторон шлем, напоминающий антикварный шарообразный аквариум для разведения золотых рыбок. Шлем наглухо состыковался со скафандром, в нагрудном кармане которого оказалась и столь ценная для Дэвида вещь, как гремлин-шкатулка. Итак, Дэвид Келлс был готов продолжить движение к цели.

Открыв кокон, Дэвид выбрался в безвоздушное пространство. В невесомости он двигался как человек, имеющий немалый опыт таких перемещений. Рюкзак с инструментами он закинул за спину даже с какой-то лёгкой небрежностью.

Облегчённый космический костюм был оборудован химическим регенератором воздуха, рассчитанным на работу в течение десяти минут. Ограничив себя таким образом во времени, Дэвид выиграл в размерах, маневренности и скрытности сёрфера-призрака, в котором не пришлось размещать полновесный, достаточно объёмный и тяжёлый скафандр. А кроме того, десять минут – это более чем достаточно, чтобы проникнуть внутрь станции. Сложнее будет уполовинить этот срок, чтобы иметь возможность выбраться обратно.

«Если удастся дожить до того, чтобы понадобилось выбираться», – подумал Дэвид.

Лёгкий смешок, вырвавшийся из груди, означал лишь потерю драгоценного воздуха. Но Дэвид не мог устоять против искушения хохотнуть или хотя бы усмехнуться. Так с ним бывало всегда: вместе с переходом в напряжённое рабочее состояние повышалось и внутреннее напряжение его чувства юмора.

Запорный механизм не представил для Келлса большой сложности. Вскоре облачко воздуха, вырвавшееся наружу и мгновенно осевшее на стене кристалликами снега, возвестило о достижении разгерметизации шлюзовой камеры. Дэвид вскрыл люк, проник внутрь и задраил люк за собой. Он понимал, что в эту минуту на одном из контрольных пультов вспыхнула красная лампочка, сигнализирующая об утечке воздуха, и если он не хочет повстречаться с ремонтной бригадой, ему следует как можно быстрее удирать отсюда.

Всего проникновение через несколько шлюзов и тамбуров заняло у Дэвида значительно меньше четырёх минут. Оказавшись в помещении с полноценной атмосферой, он разгерметизировал скафандр и, преодолев несколько тёмных коридоров и вентиляционных шахт, оказался в одном из складских помещений станции. Это было тёмное помещение со стеллажами-сотами, уходящими под потолок, плотно забитыми разными контейнерами, коробками и ящиками.

С этого момента дело пошло уже не в столь быстром темпе. Даже используя гремлин-шкатулку, Дэвид потратил добрую четверть часа, чтобы обнаружить у балки-колонны перед входом на склад контрольно-связной терминал, который оказался загромождён штабелем контейнеров. Ещё минут тридцать Келлс промучился, вскрывая защиту терминала. А затем… затем целый час ушёл на то, чтобы крошечные шпионы-гремлины, покинув шкатулку, освоились в оптических сетях русской станции, избегая показываться на глаза борзым, гончим, легавым и просто сторожевым псам, охраняющим покой сети связи станции. Дело шло внешне неспешно, но через час с небольшим Дэвиду всё же удалось подключиться к нескольким секторам станции «Бородино» – не самым засекреченным, но весьма важным для него сейчас. Это были хранилища литературы и технической документации, архив строевого отдела со списками личного состава, квартиръегерская служба и ещё несколько отделов. Фактически, не опасаясь быть засечённым контрразведкой, Дэвид уже сейчас мог выяснить многое из того, что ему было нужно. Немало он уже мог и сделать, пользуясь доступом к этим хранилищам информации.

Среди прочего Келлс выяснил местоположение госпиталя.

Затем – данные о госпитальном медбрате Дмитрии Айзенберге.

Получил Дэвид и список других имён и фамилий. Список этот начинался с Билли Иванова, а заканчивался Игорем Долговым.

Ах да, последней включена в список находящихся на борту станции полковник Таня Лоусон.

Неожиданно за спиной Дэвида отъехала в сторону дверная панель.

Обернувшись, Келлс увидел в дверном проёме остолбеневшего русского мичмана из боцманской команды, уставившегося широко раскрытыми глазами на незнакомца, устроившего из информационного терминала месиво перепутанных, беспорядочно оборванных проводов и волоконных кабелей.

Столбняк сменился праведным гневом. Переведя ещё раз взгляд с Дэвида на вскрытый терминал и обратно, мичман побагровел и громогласно прорычал:

– Да какого чёрта?!

С переводом смысла этой фразы на английский трудностей у Дэвида не возникло.

Впрочем, слова эти стали последними, сказанными мичманом при жизни. Мгновение спустя Дэвид молниеносным движением воткнул ему пальцы в горло, сокрушая шейные позвонки и разрывая голосовые связки и артерии. Бьющееся в агонии тело Келлс осторожно опустил на пол.

«Так, ещё один труп, – сообщил сам себе Дэвид. – От этого парня тоже нужно как-то избавиться. Причём поскорее».

Бескровной и благородно-возвышенной командировка быть не обещала. Ведь если говорить по большому счёту, то к работе Дэвид ещё и не приступал, а на его счету уже два трупа.

Дмитрий Айзенберг так никогда и не узнал, насколько близок он был в ту ночь к тому, чтобы стать трупом номер три.

Спасло его чрезмерное пристрастие к выпивке.

Страдая от тоски по возлюбленному Алексу, Дмитрий после дежурства изрядно засиделся в унтер-офицерском клубе. Приятели пытались развеселить, подбодрить его, но всё впустую. Единственным лекарством от жгучей тоски оказался дешёвый синтетический коньяк, и, судя по результату, медбрат Айзенберг перебрал с дозировкой сильнодействующего снадобья.

И вот теперь, пробираясь по коридору общежития, он чувствовал себя так паршиво, что едва держался на ногах. Распахнув дверь каюты, Дмитрий остановился на пороге, покачиваясь и держась за косяк.

Не успел он сделать и шага в темноту каюты, как его желудок, полный спиртного, метнулся к горлу, намереваясь покинуть организм столь мало заботящегося о себе человека. Собрав последние силы, мичман Айзенберг отчаянным броском пересёк каюту и рухнул на колени в туалете, обняв унитаз. На собственной шкуре уяснив, что собой представляет философская категория «излишнего потребления», он провёл в маленьком помещении санузла несколько долгих и мучительных минут. Издавая омерзительные звуки, он многократно освободил желудок от «излишне потреблённого» напитка.