Последнее поколение - Федотова Юлия

– ЧТО?!! – выдохнул Азра, и схватился за крышку стола – у него вдруг потемнело в глазах. Но в следующий миг он был уже у двери. Судорожно сведенными пальцами вцепился в плечи Эйнера, тряхнул яростно, будто желая задушить. – Кто?! Говори!!!

– Тихо, тихо, – отстранился тот с усмешкой. – Как только отобьём сектор – сразу же скажу. Но не раньше, уж простите. Слишком уж хороши в вашем ведомстве минёры!

Цергард Азра разжал пальцы. Отступил на несколько шагов. Лицо его стало неподвижным и белым, как маска, только губы шевелились, выговаривая слова, обращенные в пустоту.

– Если есть на свете дьявол… если послан он на Церанг, чтобы карать нас за грехи наши… то это ты, цергард Эйнер. Столько лет мучений… Столько лет я жил, проклиная себя ежечасно… Пытался понять и не понимал… А ты знал, знал все эти годы… И молчал… Воистину, это нечеловеческаяжестокость! Ты чудовище, мальчик Эйнер…

В ответ тот рассмеялся почти весело, развёл руками:

– Уж простите, каков есть… Между прочим, это было не моё расследование и не моя тайна. Помню, отец сказал незадолго до взрыва: «если бы Азра честно, как подобает офицеру, сознался в преступлении, я доказал бы, что он невиновен. Он предпочёл замести следы – буду молчать и я». Принципы у него были, я же вам говорил… А теперь мне пора. Загляну завтра, обсудим план наступления. И постарайтесь представить дело так, чтобы ни одна живая душа не заподозрила, что инициатива исходит от меня…

Он вышел из кабинета, и по дороге к лифту вдруг не без удивления обнаружил, что весь организм его трясётся противной мелкой дрожью, зуб на зуб не попадает. Так бывает иногда, на поле боя, после самых страшных атак, когда лежишь, уткнувшись носом в кровавое болото, и постепенно начинаешь понимать, что вроде бы и на этот раз выжил, но ещё боишься этому поверить, потому что через час будет новая атака, и чем она кончится – неизвестно…

Цергард Азра был неплохим человеком, но опасным и непредсказуемым противником. Сегодня он сдался, пошёл на сделку, но уже завтра, оправившись от удара, наверняка начнёт собственную игру. И в первую очередь захочет выяснить, кто подставил его так страшно семь лет назад. Значит, будет ему какое-то время не до северного фронта. Что тоже очень кстати. Пусть остаётся в столице, руководит наступлением из Штаба, передав часть полномочий молодому соратнику Эйнеру, которому по возрасту самое место на передовой. А уж там, на передовой, можно будет под шумок устроить так, чтобы не по всему фронту шло наступление, а сосредоточилось исключительно на шестнадцатом и прилегающих направлениях – зачем распылять силы? При этом будет больше шансов оставить Совет в неведении относительно того, что у цергарда Эйнера в указанном направлении имеется особый тайный интерес. Ни к чему господам Верховным об этом знать…

Цергард Реган, будь он жив, никогда не просил бы сыну того, что он сделал сегодня. Цергард Реган считал, что Азра должен терзаться чужой виной всю оставшуюся жизнь. В его глазах попрание офицерской чести был едва ли не большим преступлением, чем уничтожение спящего города. Семь лет назад, уже предвидя скорую гибель, тайно передавая сыну дела, он взял с него клятву о молчании. Сегодня Эйнер Рег-ат стал клятвопреступником. Он нарочно думал об этом полночи, ему хотелось испытать муки совести. Но в душе было пусто и скучно. Тогда он попытался разжечь в ней ненависть к Азре, одному из трёх тайных убийц отца (вторым был Добан, до полусмерти Азрой запуганный, третьим – верный друг Сварна, сыгравший совою роль вслепую). Стало ещё скучнее. Тогда он заснул.

Следующая треть месяца слилась в голове у Тапри в один бесконечно длинный день. Спать приходилось урывками, где придётся, есть – на бегу и помалу. И ещё они всё-время куда-то двигались. Первые дни рыскали по этажам Штаба и колесили по городу, решая какие-то продовольственные вопросы – смысла их Тапри не понимал.

Потом цергард разбудил его среди ночи, велел быстро собираться, куда, зачем – не объяснил. Оказалось – на крышу. Там уже ждал лёгкий десантный самолёт. Первый раз в жизни Тапри поднялся в воздух. Страшно было до одури, но ещё страшнее – в том признаться. Моторы ревели, воздух давил на уши, парашютный ранец за спиной ужасно мешал сидеть. Холод был такой, что пальцы рук и ног окоченели до боли. В маленькие округлые окошки было видно, как черноту ночного неба прорезают тонкие блуждающие лучи прожекторов. Иногда они сталкивались с их самолётом, тогда на миг становилось очень светло, и душа замирала от ужаса, что вот сейчас, сейчас с снизу откроют зенитный огонь, приняв своих за врага. Ничего, обошлось… Только стошнило прямо на пол. Накатило внезапно, когда машина вдруг начала вибрировать всем корпусом, не успел удержаться. Даже кислородная маска не помогла, еле успел стянуть. Господин цергард Эйнер сказал, вернее, проорал прямо в ухо, типа, обычное дело, со всеми в первый раз бывает. Всё равно, стыдно и недостойно. Знал бы заранее, как выйдет – не стал бы ужинать после первого заката…