Этот бессмертный - Желязны Роджер

По правде говоря, дело обстояло вовсе не так плохо, но мне хотелось встряхнуть веганца.

Принеся извинения и попрощавшись, я взвалил на себя Хасана. Он был в полной отключке, а кроме меня ни у кого не хватило бы сил его унести.

На улице, кроме нас, никого не было. Большая ладья Аге Войо разрезала волны где-то под самым восточным краем мира и окрашивала небо в любимые цвета этого бога.

– Возможно, вы правы, – сказал, поравнявшись со мной Дос Сантос. – Может, нам и не следовало сюда ходить.

Я не потрудился ему ответить, но Эллен, шедшая впереди вместе с Миштиго, остановилась и обернулась к нам со словами:

– Ерунда. Если бы вы не пошли, вы бы упустили бесподобный по драматизму монолог балаганщика.

В этот момент я оказался в пределах досягаемости, и она резко схватила меня за глотку обеими руками. Усилия она не прилагала, но состроила жуткую гримасу и завопила: «Ррр! Ммм! Гх! Я одержима Ангельсу и сейчас ты у меня получишь!» – а потом рассмеялась.

– Отпусти мою глотку, а то я сброшу на тебя этого араба, – сказал я и улыбнулся, сравнив рыже-каштановый оттенок ее волос с рыже-розовым цветом неба позади нее.

– Кстати, он довольно тяжелый, – добавил я.

Тут, за секунду до того, как убрать руки, она слегка надавила мне на глотку – чуть сильнее, чем нужно для шутки – и снова повисла на локте у Миштиго, и мы пошли дальше. Надо сказать, что женщины никогда не дают мне пощечин, потому что я всегда сперва подставляю другую щеку, а они боятся грибка. Так что, видимо, остается единственный способ – быстро придушить.

– Ужасно интересно, – заявила Рыжая. – У меня было странное ощущение – как будто кто-то внутри меня танцевал вместе с ними. Необычное ощущение.

На самом деле я не люблю танцевать. Совсем не люблю.

– Что у вас за акцент? – перебил я. – Я все никак не определю.

– Не знаю, – ответила она. – Я что-то вроде франко-ирландки. Жила на Гебридах, еще в Австралии, в Японии – до девятнадцати лет…

Как раз в этот момент Хасан застонал, напряг мышцы, и я почувствовал острую боль в плече.

Я усадил его на какой-то порог и обыскал. Обнаружились два метательных ножа, еще один стилет, очень искусно сделанный гравитационный нож, нож Бови с зазубренным лезвием, проволочки для удушения и небольшая металлическая коробка с разными порошками и пузыречками – я не счел нужным подробно ее исследовать. Гравитационный нож мне понравился, и я оставил его себе. Это был настоящий Корикама, и очень хорошей работы.

На следующий день довольно поздно – назовем это вечером – я захватил в плен старину Фила, решив использовать его в качестве входной платы в занимаемый Дос Сантосом люкс в отеле «Руаяль». Фила Сеть по-прежнему почитает, как ретурнисткого Тома Пэйна, хотя он начал открещиваться от этой чести еще полвека назад, когда стал баловаться мистицизмом и набираться респектабельности. Хотя «Зов Земли», вероятно, и вправду лучшая его вещь, его перу принадлежит еще и «Кодекс Возвращения», который помог заварить ту кашу, которую я хотел. Теперь он может от всего отрекаться, но тогда он был возмутителем спокойствия, и я уверен, что он по-прежнему заботливо собирает все льстивые взгляды и восторженные слова, которые продолжает приносить ему былая слава, время от времени перебирает их, сдувает с них пыль и не без удовольствия разглядывает.

Кроме Фила я обзавелся и предлогом – дескать, я желал справиться о самочувствии Хасана после прискорбной плюхи, полученной им в унфоре. На самом деле я хотел, улучив момент, поговорить с Хасаном и выяснить, что он мне скажет о своем последнем задании, если он вообще пожелает что-нибудь сказать.

И мы с Филом пошли. От здания Управления до «Руаяля» было недалеко – минут семь спокойным шагом.

– Ты уже дописал мою элегию? – спросил я.

– Я еще над ней работаю.

– Ты это говоришь последние двадцать лет. Ты бы поторопился, чтобы я успел ее прочесть.

– Могу тебе показать несколько очень милых элегий – для Лорела, для Джорджа, есть даже одна для Дос Сантоса. А еще у меня есть в запасе всевозможные заготовки, типа «недостающее вписать, ненужное вычеркнуть», для менее значительных персон. Но элегия для тебя представляет серьезные трудности.

– Почему так?

– Ее все время приходится обновлять. Ты никак не остановишься – живешь, делаешь разные дела.

– Ты меня осуждаешь?

– У большинства людей хватает совести совершать поступки в течение полувека, а потом остановиться. Написать их элегии не составляет труда – у меня полные шкафы таких элегий. Но твоя, по всему видать, будет сделана второпях и закончена неподобающим образом. Не люблю так работать. Я предпочитаю иметь в запасе несколько лет, чтобы тщательно взвесить прожитую человеком жизнь без всякого давления со стороны. А люди вроде тебя, живущие как герои народных песен, смущают мой покой. По-моему, ты вынуждаешь меня написать тебе эпическую песнь, а я уже староват для этого.