Тирмен - Валентинов Андрей

Если призрак, фантом, видение – значит, рассыплется. Сгинет. Растечется белесым туманом.

– Канари! Сто-о-ой!

Не сгинул. Не растекся. Не рассыпался даже.

– Петро!..

Грозно звякнули ордена-медали. Стальная эскадрилья в нелепом белом халате, поворачивая на полной скорости, совершала боевой заход. Впервые Петр Леонидович понял со всей ясностью, что семидесятилетний Адмирал Канарис, как ни крути, по возрасту годится ему в сыновья.

– Товарищ старший лейтенант запаса! Прибыл согласно полученной повестки для личного отчета. Докладает старшина Андрей Канари!..

Перекреститься все-таки стоило. На белом халате Адмирала рядом с привычным иконостасом сверкал новеньким серебром знак «Почесний громадянин мiста», утвержденный распоряжением мэра всего неделю назад…

«Может, и вправду?» – мелькнула совсем уже безумная мысль.

Серебряный знак – ладно. А вот появление молниеносного Канариса во дворе неотложки – фантастика. Причем никакая не научная.

Год назад парк культуры и отдыха лишился своего Адмирала. Канарис слег: тихо, без слез и жалоб. Не заболел, не на раннем осеннем льду поскользнулся – просто лег на кровать, чтобы больше не вставать. Лежал, уставясь в белый потолок, шевелил бескровными губами.

Молчал.

Дальние родственники, давно и прочно освоившиеся в маленькой квартирке отставника, пожали плечами и с легкой душой сдали старшину в хорошо знакомую ему 15-ю психбольницу. С глаз долой – с жилплощади вон.

В последний момент Петр Леонидович сумел удержать Тимура с Вовиком – карательную экспедицию, направленную хмурым господином Зинченко для восстановления статус-кво. Андрей нуждался в уходе, в лекарствах, в помощи – во всем, чего не было в раздолбанной «хрущевке».

Отдельная палата (Калинецкая лично выбрала, не поленилась), редкие визиты уцелевших знакомых, коробка с цацками-орденами на тумбочке. Бывший тирмен Канари собирался в прощальный полет. «Мы идем, ковыляя во мгле, мы ползем на последнем крыле…»

Кто-то без всяких шуток предложил установить бронзовую статую Адмирала, в военной форме, при погонах и, само собой, при всех орденах, возле фонтана – в сердце парка, столь любимого безумцем. Спорить не стали, даже Петр Леонидович промолчал.

И вот…

– Докладываю обстановку, товарищ старший лейтенант запаса! Синий цвет в обычном присутствии. Дорогие друзья! Безвременно ушедший от нас Петр Леонидович Кондратьев был поистине сыном ХХ века. Цветовое наполнение нормальное, соответствует среднестатистическому. Его детство пришлось на тяжелые годы Гражданской войны. Особые скопления синего наблюдаются на выезде из больницы, в первую очередь у ворот. Воспитанник легендарного педагога Макаренко, Петр Кондратьев выбрал скромную, но очень нужную людям профессию бухгалтера…

Канарис рапортовал истово, от всей души. Соскучился, видать, по службе.

«Сын ХХ века» сглотнул. Да-а…

Выглядел Адмирал не в пример прежнему. Весел, бодр, герой героем. Если бы не седая щетина, не грязный палец, торчащий из драного ботинка, хоть сейчас на парад.

– Вместе с тем наблюдаются необычные эффекты. В грозные годы войны Петр Кондратьев добровольно ушел на фронт, встретившись с врагом. Во дворе больницы отчетливо виден яркий синий след – мужская обувь приблизительно сорок второго размера. Вернувшись с победой, Петр Леонидович отдавал все свои силы восстановлению народного хозяйства страны. Синий след такой интенсивности прежде не наблюдался ни разу! Заботливый муж и отец, верный товарищ, надежный работник…

Кондратьев здоровой шуйцей почесал седой «ежик». Привстал.

Пора включать десницу. Не хочет? Захочет!

– Охренел, старшина?

Удар не получился, но толчок вышел изрядный. Прямо в орденоносную грудь.

– А?!

Клацнули вставные челюсти. Канарис удивленно моргнул:

– …Он всегда был примером… Здорово, Петро! Так ты живой? Молодец, не поддавайся!.. Слушай, мне сегодня повестка пришла, прямо в палату. Выходит, не списали еще? Гляди!..

Ко многому успел привыкнуть старик. Даже к бессильному, ставшему чужим, телу. А к превращениям психа Канариса в Андрея Канари приспособиться не мог. Солнышко, зеленая травка, очень хочется курить, Адмирал (или старшина, не поймешь!) роется в оттопыренном кармане халата, достает пачку бумаг…

Кондратьев покосился не без опаски. Не там ли сочиненный неведомо кем некролог о «верном товарище и надежном работнике»? Когда только успели?!