Тирмен - Валентинов Андрей

Кондратьев брезгливо дернул плечом, куда умудрилась попасть наглая тяжелая капля. Отогнал незваное видение. Какая гадость, этот ваш «минус третий»! Когда в лес пустите, черт вас всех побери?

И увидел стену.

Ровные ряды кирпича: красного, щербатого. Известка осыпалась, превратилась в жидкую грязь. Давно клали – не год назад, не век. Был туннель – нет туннеля. Тупик! Не гулять тебе подземельем, тирмен, тирмен! Отгулял свое.

Становись к стенке.

Петр Леонидович для верности тронул влажный кирпич ладонью, отступил назад. Ага! Поперек стены – стрела синей краски. Слева направо указует. А под стрелой надпись, тоже краской, но глянцево-зеленой, словно листья в расстрельном лесу:

«Накопитель Страшного Суда».

Кто-то постарался – вписал перед словом «Страшного» маленькое «не». Мелом. Ниже, опять мелом, была накорябана иная стрела, в противоположную сторону, и резюме:

«Страшного – туда».

Оставалось выбрать между «Суда», который направо, и «туда», который налево. Только выбирать, считай, не из чего. «Туда» – бетон в дырках-вмятинах.

Ниже, на полу – гильзы стреляные кучей.

А там, где «Суда» – отворенная дверь. Из-за двери – свет. Не электрический, солнечный. Так о чем нам думать? Знаем мы ваши «налево». Насмотрелись!

Петр Леонидович решительно шагнул направо.

За дверью, как он и думал, оказалась комната. Точнее, если верить курносой Вологде, помещение. Стол, стулья, сейф; в дальнем углу – вертлюги с папками.

Пусто.

Напротив входа – еще одна дверь. Распахнутая настежь. Оттуда солнце и светило.

– Эй! – крикнул Петр Леонидович больше для порядка. Подошел к двери, за которой его ждало солнце, на всякий случай оглянулся. На стене, рядом с вертлюгами, висел плакат. Бумага древняя, желтая. И рисунок не спутаешь. РОСТА? Оно, родное.

Привет из жизни маленького Пьеро.

С желтой бумаги на гостя победительно взирал огненно-красный Ангел в буденновке. Из-за распростертых крыльев выглядывал ствол мосинской винтовки с примкнутым штыком.

• «Эй, пролетарий! Вышел Декрет:
• Больше для контры Времени нет!
• Но если сказал Революции «да»,
• Время с тобою будет всегда!»

Чуть ниже, мелким шрифтом: «Сдача ручных, настольных, настенных, песочных и водяных часов обязательна для каждого гражданина РСФСР».

Кондратьев поднял руку, поглядел на левое запястье. Вот она, верная «Победа» – на «вечном» ремешке из коричневой кожи. Тикает! В 1950-м купил, на новогоднюю премию, а работает надежнее любых швейцарских.

Так что, сдавать?

Петр Леонидович усмехнулся самоуверенному Ангелу:

– Спецразрешение для тирменов. Согласно постановлению Реввоенсовета Южного фронта. Товарищ Фрунзе подписал. Понял, крылатый?

И, не став ждать ответа, зашагал прямо к солнцу.

– Привет, Гаврош!

– Я же тебя просил, дзядек! Хоть бы Вальжаном назвал!..

Старый народоволец Казимир Сигизмундович Доленго-Мокриевич, двоюродный дед, встречал Кондратьева под дорическими колоннами. Две настоящие, еще две по бокам, из стены выступают. Выше – скала, выбеленная солнцем. За спиной…

– Ай!

– Не свались! – Крепкая ладонь дзядека привычно сжала пальцы внука. – Обрыв, долго падать. Ничего, сбоку есть лестница. Спустимся.

Петр Леонидович смежил веки – на единый миг, на крошечную долю отпущенного ему Времени. Вот все и вернулось на круги свои. Дзядек рядом, солнце над головой, самое страшное позади…

Открыл глаза, невесело пригладил седой «ежик». Размечтался, старый черт? И солнце другое, и все прочее. Вместо холодной степи – каменное ущелье. Вместо дороги на Новую Каховку – крутой, забитый людьми склон.

И дзядек иной.

Уже не старый, еще не молодой.

Ангел, который в буденновке, недаром поднял руку, не зря клялся именем Живущего во веки веков, что Времени больше не будет. Не солгал, вестник.

Времени нет.

Но ведь он узнал дзядека – сразу, не думая! И его узнали. И солнце не мертвое – живое, майское.

И самое страшное позади.

Закурить, что ли, по такому случаю? Вот и папиросы в кармане нашлись. «Казбек», любимые. Черный всадник у белой горы…

– Не помнишь, сколько раз я стрелял? – Дзядек щелкнул зажигалкой, тоже закурил. Не «Казбек», а старорежимные «Сальве» из большой картонной коробки. – Ну, тогда, в Новой Каховке?

Петр Леонидович поднял голову, глянул на белые неровные камни. «Накопитель»… Значит, такая ты, Иосафатова долина? На картине, висевшей на стене в 211-й, ты была другой, непохожей.