Черная богиня - Вронский Константин

Старик был так увлечен работой, что даже не заметил, как вошел Раненсет. Принц с восхищением посмотрел на своего наставника, а потом произнес почтительно:

— Приветствую тебя, учитель!

Старик быстро выпрямился. Улыбка буквально озарила лицо мрачного Тааба.

— Да хранят бессмертные каждый твой шаг, мой мальчик, — отозвался он, протягивая принцу сморщенную руку.

Раненсет пожал ее и присел рядом со стариком.

— Учитель, а ведь Сикиника не торопится приносить чужеземцев в жертву! Она на что-то надеется или что-то подозревает. Мы можем спровоцировать ее?

Отпив несколько глотков козьего молока из глиняной кружки, Тааб произнес с загадочной улыбкой:

— Всякий человек и всякий народ обладает своим собственным космическим запахом. Один аромат создает расовую ненависть и личную антипатию. Другой же рождает любовь. Сикиника, как видно, полюбила аромат чужеземцев.

Раненсет вскочил на ноги и в волнении прошелся по комнате наставника.

— Но как, Тааб, как сделать так, чтобы Сикинику отвратил аромат чужаков? Ты сможешь помочь?

— Терпение, мой мальчик! — старик ободряюще сжал плечо своего воспитанника.

Потом, подойдя к одному из окон, он приподнял занавес.

— Возьми факел, и пока еще не наступил день, у нас хватит времени приготовить все необходимое.

Пока Раненсет зажигал факел, Тааб подошел к столу из черного дерева, на котором стояли чеканные флаконы, стеклянные и керамические горшки и банки, широкие алебастровые вазы. Взяв одну такую вазу, флакон и еще какую-то мелочь, Тааб вышел прочь из башни в сопровождении брата царицы-богини.

В каморе при малой пирамиде, стоявшей в саду дворца, они остановились. Горус вытащил из деревянного ящика вязки сухих трав, роз и других цветов. Положил их на треножники, полил маслом из флакона и поджег. По каморке пополз удушливый чад. Но ни старик, ни Раненсет не обращали никакого внимания на вонь. Брат царицы-богини помогал поддерживать пламя, подбрасывая в него все новые травы и подливая в огонь масло из амфор.

Когда огонь в конце концов все-таки погас, на дне треножника осталась омерзительная черная масса. Тогда Тааб-Горус вытащил из-за пояса лопаточку слоновой кости, соскреб массу и положил в вазу из алебастра. Затем залил змеиным ядом из бронзового флакона и перемешал. Жидкость окрасилась в красный цвет. Тщательно закупорив амфору, Тааб передал ее Раненсету.

— Вот питье, мой мальчик, оно поможет.

— Но кто должен его выпить? — вскинулся Раненсет. — Си… Сикиника?

Горус визгливо рассмеялся и сморщился.

— Нет, Раненсет, не Сикиника. На этот раз не Сикиника. Во имя нашей цели пусть уйдет в землю мертвых ее дорогая подруга. Она должна заснуть для вечности.

Раненсет, казалось, все еще сомневался.

— Учитель, — наконец сказал он. — Но ведь Нефру-Ра постоянно дежурит подле сына Солнца. А что если мальчишка случайно выпьет вот это?

Горус ласково потрепал по щеке своего воспитанника.

— Не бойся. Если и выпьет, тем лучше. Раненсет пожал плечами.

— Да как скажешь, учитель…

После завтрака — фруктовый чай, ломоть серого какого-то хлеба, пчелиный мед и сильно пахнущее овечье масло — Павла Савельева вновь повели в город.

Шелученко так и не притронулся к еде. Он съежился в уголке клетки в комочек, поглядывая воспалившимися глазами на великолепный город-театр. На плоских крышах хозяйничали женщины, развешивали белье, выбивали матрасы. Играли во дворах дети. Их звонкие голоса порхали в воздухе, ударяясь о днища клеток, о гигантские стены храма, нависшие над городом. На улицах пульсировала жизнь, маленькие бычки тащили телеги. Торговцы бойко расхваливали свой товар. И никто не глянет наверх, на висящих между небом и землей чужаков.

Неподалеку что-то строили. Терпеливо творили новую часть храма. Как во времена фараонов ловко обходились с огромными каменными плитами. Надсмотрщики громко подгоняли блестевших от пота, задыхавшихся людей.

Ваня Ларин с огромным аппетитом уничтожал принесенный им завтрак.

— Прежде чем они принесут меня в жертву, — сообщил он Веронике, облизывая запачканные медом пальцы, — я хоть наемся по-человечески…

— Так ты будешь оперировать? — взвизгнул Алик, увидев пришедших за Савельевым солдат.

— Нет, мистер Шелученко.

— Но тогда ты мог бы спасти всех нас! Я умоляю тебя, Павел, я умоляю тебя: хотя бы попытайся…

Павел дико посмотрел на него. Он что, совсем ничего не понимает?