Черная богиня - Вронский Константин

— Пойдемте! — решительно произнес Домбоно. — Я кое-что покажу вам.

Верховный жрец двинулся вперед, распахнул настежь одну из дверей и кивком подозвал русского врача к себе. Они вошли в двухместную палату. На одной из кроватей сидела молоденькая женщина и с аппетитом уплетала жидкую кашицу.

— Это та самая больная, которой мы сделали операцию на желчном пузыре, — объяснил Домбоно. — Вчера.

— И она уже ест? — Холодов присел на краешек постели. Пациентка выглядела и здоровой, и довольной собой и всем окружающим миром, совсем не походя на их питерских тяжелобольных, которым намедни «потрошили» живот. Ни тебе температуры, ни тебе боли, да и слабости как не бывало. Словно она в санатории каком-то от трудов праведных отдыхает.

— И как это у вас получается? — тихо спросил Хjлодов.

Домбоно только пожал могучими плечами.

— А вы говорите, что нам нужна ваша медицина! Как ваши больные на второй день после операции на желчном пузыре выглядят?

— Считайте, что вы меня убедили, — Холодов поднялся. Женщина ела с завидным аппетитом. Вторая лежала на кровати и вышивала. Странный такой, скорее всего, сказочный рисунок.

— А она? — спросил Холодов. Спросил, стараясь заранее ничему больше не удивляться.

— Мочевой пузырь! Камни! Позавчера! — гордо отозвался Домбоно. — Видите?

— Вижу, Домбоно, вижу. Ну, и когда мы будем оперировать сына Солнца?

— Да когда скажете! Мы — всегда пожалуйста. Хотя — нет. Сначала царица-богиня должна оплакать и похоронить свою лучшую подругу, — и все дружеское расположение Домбоно исчезло без следа. Теперь он был враждебно настроенным жрецом. И перед ним стоял чужеземец.

«Вот, значит, как, — вздохнул Алексей. — Все-таки прав, тысячу раз прав Пашка: Домбоно стремится к власти. И только армия и загадочная, удивительная сила Сикиники мешают ему в том. Если мальчик умрет, Домбоно выиграет. Тогда богиня будет всего лишь разбитой немолодой женщиной, оставшейся наедине со своим горем, матерью, утратившей самое дорогое…»

Глава 16

ЦАРИЦА И ЖЕНЩИНА.

Продолжение

…Когда золотую погребальную ладью Нефру-Ра рабы понесли за пирамиду, в землю погребенных, над толпой людей, теснившихся подле храма, пронесся жалобный крик. Когда же Домбоно, вскрывший тело, разрезал Нефру-Ра грудь каменным ножом и вынул оттуда сердце, вырвал внутренности, в него посыпался град камней. Ибо верховный жрец оскорбил человека, пусть даже в смерти.

Савельев стоял вместе с Холодовым чуть поодаль на храмовой стене.

— Эти люди ведут невеселую жизнь, — прошептал Алексей. — Приходится сомневаться в справедливости мира, когда думаешь об их судьбе.

— Не знаю, — пожал плечами Павел. — Мне они все равно нравятся.

…Обернутое бинтами и красиво убранное тело уже положили в каменный гроб. Домбоно вскинул помрачневший взгляд к небу и запел:

— Приди в свой дом! Приди в свой дом! Ты, любившая венки, теперь там, где нет цветов! Ты, любившая песни, теперь там, где царит покой! Ты, прекрасноокая, больше не радуешь нас своими взорами! Как могла ты удалиться от тех, кто жил солнцем твоих очей? Неустанно возносите жалобы! О, утрата!

Савельев негромко переводил все на ухо Алексею, не понимавшему практически ничего из всего происходившего, а сам украдкой поглядывал на золотую царицу-богиню. Она не размыкала уст. Сикиника знала, что ей предстоит нарушить клятву, данную чужаку, безумно понравившемуся ей. Богине предстояло отдать в руки Раненсета и Тааба, этих служителей погибели, хотя бы одного из чужеземцев. Хотя бы одного. В противном случае бог дождя будет посылать беды на ее дом и дальше…

Богато одетые жрецы в шкурах пантер и длинных желтых одеяниях шли тем временем впереди процессии в землю погребенных. За ними следовали солдаты, несшие золотые жезлы, украшенные на концах диковинными перьями и серебряными цветками лотоса. Царица гордо вскинула голову в богатом головном уборе в виде крылатого коршуна богини Нехебт.

— Дух захватывает, правда? — прошептал Савельев Холодову.

— Что — да, то — да, — со вздохом согласился Алексей. — Но у меня, честно говоря, неспокойно на сердце…

— Простите, если беспокою.

К чужеземцам тихо и незаметно подкрался Тааб-Горус.

— Беспокоить может всякий, — резко, сам не понимая, почему раздражается, отозвался Павел. — Но прощать может не всякий, и не я, по крайней мере, сегодня.

— Вашего товарища ждет Домбоно, — проскрипел Тааб. — Дозволите ли мне сопровождать вас?