Алгебраист - Бэнкс Иэн

Квейапы, большинство которых входило в Меркаторию (капитан прежде служил на военном корабле вместе с офицером-квейапом), были метавидом, представителей которого обычно называли дирижаблями — небольшие или средних размеров шарообразные существа, воздухоплавающие и перерабатывающие кислород. Повторяющийся пассаж, заполнивший память машины, явно был написан от лица водного жителя. Но случается, подумал капитан, что пишут и не от своего лица. Он сам в начальном колледже сочинял стихи от имени Кульмины, пока не осознал, что это подпадает под статью, признался в содеянном и понес соответствующее наказание. Это отбило у него охоту к сочинительству.

Безупречные в целом характеристики капитана за период обучения заметно портила лишь коррекционная фаза, потребовавшаяся для того, чтобы довести до должного уровня его эмпатический коэффициент. Этот изъян позднее объяснили результатом подавления всякой эмпатии после того невольного проступка и наказания. Тем не менее он дослужился до капитана, что невозможно без некоторой эмпатической тонкости, способности предвосхищать чувства твоего экипажа и экипажа противника.

Он смотрел на полурасплавленные останки захваченного конструкта — черного, с щербатой поверхностью, замаскированного под ядро кометы, диаметром приблизительно восемьсот метров, который потерял почти четверть своей структуры. Покореженный, он лежал в нескольких километрах от них, в эпицентре облака темноватых обломков, и излучал остатки тепла, выделившегося при его частичном разрушении.

Эта картинка освещалась включенным на малую мощность одним из внешних излучателей и была четкой и ясной, насколько это вообще возможно, поскольку никаких преград между ними не было — даже прозрачного материала корпуса, атмосферы или другой среды. Капитан смотрел прямо с мостика — открытого гнезда среди массивного, но изящного плетения балок на поверхности корабля. На судне, к счастью, не было представителей других видов — одни воэны, поэтому весь корабль был открыт вакууму. Во время недавних боевых действий они, конечно же, находились глубоко в чреве корабля, в командном отсеке, надежно защищенные слоями брони и корпусом, их органы восприятия были прикрыты экранами, но (когда обломки признали безопасными) капитан, третий помощник и двое любимчиков капитана из рядовых вышли наружу, чтобы лучше оценить положение их поверженного врага.

Капитан оглянулся, словно рассчитывая увидеть настоящее ядро кометы, проплывающее мимо. Он сориентировался и включил увеличение, после чего смог разобрать огни, обозначающие силовые установки двух других его кораблей, которым по завершении столкновения было приказано вернуться во внутреннюю систему, — две тусклые, немигающие голубоватые звездочки. Кроме этого, в зоне видимости был корабль под ними да обломки на расстоянии двух километров.

Нехорошо здесь умирать, подумал капитан, холодно и одиноко. Логически оправданное место для укрытия мерзкой машины, но явно неподходящее для любого живого (или кажущегося живым) существа, выросшего в другой атмосфере, — оно выберет для своих последних мгновений другой пейзаж.

Он вернул экран третьему помощнику и снова обратил свои главные глаза на остатки конструктора. Его задняя сигнальная выемка и комплекс вторых глаз по-прежнему были направлены на подчиненного; капитан передал приказание:

Что ж, половина нашей миссии завершена. Ложимся на обратный курс к базе, а когда завершится полная обработка содержимого памяти мерзкой машины, взорвите на ней заряд антивещества, чтобы не осталось ничего крупнее элементарных частиц.

Будет выполнено, господин капитан.

Можете идти.

Корабль ровно, но довольно резко ускорялся, производя отдаленный гул. У Фассина под правым локтем была маленькая подушечка, воспринимавшая мышечные движения и таким образом регулировавшая экран перед ним (а теперь уже казалось — над ним, поскольку кресло изменило угол наклона и его стал поддерживать противоперегрузочный костюм); он смог увидеть Пирринтипити, когда корабль развернулся, уходя от Наскерона, и направился в глубь системы — к солнцу и следующей планете, Сепекте, более или менее походившей на Землю.

На экране тропическая столица Глантина выглядела как приподнятое мерцающее пятно, отделанное там и здесь темно-зелеными островками и погруженное в бледно-зеленое море. Странно, но я уже ностальгирую по Пирри, подумал он. У него все равно не было ни малейшего шанса выйти за пределы городского порта, но он полагал, что маршрут будет обычным — переход с суборбитального корабля на трубопоезд, потом где-то в глубине огромного ствола под названием Эквабашня, нужно дождаться подъемника, добраться на нем до орбитального порта, а там уже пересесть на космический корабль. Направляться в космос прямо из Осеннего дома — это казалось ему неправильным и странным образом волновало душу.