Черная богиня - Вронский Константин

Савельев осторожно коснулся стенки алебастрового саркофага.

— Второй гроб принадлежит ей?

— Да. Сикиника — из ее рода.

Савельев грустно оглядел место последнего упокоения легендарной пары.

— А вы не боитесь, Домбоно, что после нашего возвращения в мир мы пришлем сюда военных? Пусть, мол, завоюют Мерое? И тогда грош цена всем тайнам…

— Нет, не боюсь, — Домбоно медленно покачал головой. — Вы все никогда не предадите Сикинику.

— Даже Шелученко? — недоверчиво прищурился Савельев.

— Даже он.

Савельеву стало безумно холодно и неуютно в древней гробнице.

— Домбоно, вы опять что-то замышляете! — подозрительно сощурился он. — Я повторяю, мы должны покинуть Мерое в целости и сохранности. Вы все давали честное слово.

— И я сдержу его.

Они вышли из гробницы, торопливо покинули пирамиду.

— Но зачем вы привели меня сюда? — щурясь от яркого солнечного света, спросил Савельев.

— Ваш амулет. Солнце с глазом Гора, — Домбоно пристально улыбнулся. — Я… я предлагаю вам остаться в Мерое, Павел. Здесь вы — дома.

Все оборвалось в груди Павла. Да, здесь он — дома! Но там… Там ждал холодный, сумрачный Питер, маленькая комната в коммунальной квартире. И… и все.

— Я могу подумать? — спросил он.

— У вас есть время, — развел руками Домбоно.

Мин-Ра весело предложил навестившему его Савельеву:

— Ты отнесешь меня на великие игры Мерое? Савельев хлопнул принца по плечу.

— Отнесу, приятель, только скажи, что это за игры такие?

Мин-Ра смерил Павла удивленным взглядом. Изумлению сына Солнца не было предела: этот силач не знает?! Ну и дела!

— Как, ты и не знаешь? В конце самого летнего месяца у нас проходят великие игры Мерое — состязания трубачей, пращников и метателей молотов. Мероиты танцуют древние, как жизнь, пляски. Хочешь взглянуть? Ведь хочешь? — и мальчик с надеждой заглянул в глаза Павлу. — Отнеси меня туда, пожалуйста… Мне очень страшно, ведь там будут этот проклятый Тааб и Раненсет.

— Ну, на людях они и прикоснуться к тебе не посмеют, — пробормотал Савельев. — Хотя я обязательно отнесу тебя.

— А Холодов не пойдет, — важно кивнул белокурой головкой Мин-Ра. — И Ника тоже… Из-за мамы… Они все еще считают ее виновной в том жертвоприношении.

Савельев потерянно развел руками.

— Со взрослыми, мой мальчик, всегда не все в порядке… Мы с Филиппсом отнесем тебя…

…На улицах Мерое опять царила суета. Земледельцы, знатные горожане, солдаты стекались на площадь, где должны были пройти состязания. Савельев и Брет Филиппс осторожно вынесли на стену храма маленького принца.

Один за другим на деревянную платформу в центре площади поднимались трубачи. Каждый играл один и тот же марш, песню-призыв. На скамьях сидели жрецы — меройское подобие беспристрастного жюри — и что-то записывали на деревянных табличках.

— Это они фальшивые ноты отмечают, — хихикнул принц Мин-Ра. Савельев улыбнулся, с трудом удерживая зевоту. — Не очень впечатляет, да? По крайней мере, для непосвященного человека все это неинтересно. Но подожди, скоро выйдут метатели молотов.

Павел вновь кивнул головой. Он внимательно вглядывался в зрителей, с болью понимая, что очень скоро ему придется покинуть этот сказочный город. А что… А что если все-таки не покидать?

Когда последний трубач вышел на деревянную платформу, на храмовой стене появились принц Раненсет и Тааб-Горус.

«Вот и злые колдуны из страшной сказки пожаловали», — презрительно усмехнулся Павел и вздрогнул: подернутые серым пеплом старости глаза Тааба вцепились в лицо Савельева.

— Омерзительные чудовища, правда ведь? — шепнул Филиппс на ухо Савельеву и внезапно, позабыв об английской чопорной невозмутимости, показал злобному старцу язык. Принц Мин-Ра радостно захихикал.

Тут трубачи закончили свое несколько затянувшееся состязание, и Савельев автоматически зааплодировал.

— Я устал, — внезапно сморщился сын Солнца.

— Я отнесу тебя, — весело вызвался Филиппе и, осторожно подхватив мальчика на руки, кивнул Савельеву. — Оставайся, потом расскажешь, что тут было.

На платформе как раз появились пращники, и Савельев не заметил, как многозначительно переглянулись между собой Раненсет и Тааб-Горус.

Когда он обернулся, сердце Павла сжалось от ужаса: над храмовыми постройками сгущались клубы черного дыма.

— Пожар! — раздались крики на площади. Словно стая голубей, вспугнутая криком ястреба, народ бросился в беспорядочное бегство. А вдруг пожар перекинется и на их дома?! Началась давка. А клубы черного дыма становились все гуще и гуще.