Города - Райман Джефф

И Сезонное Солнце, и Дневное Солнце совершали свой путь по нижнему квадранту своего невидимого круга, когда друзья наконец признали поражение.

Нервы Зохара были напряжены до крайности, чего Диего никогда раньше не замечал за своим обычно беззаботным другом.

— Что нам делать, ну что нам делать? Говорю тебе, она скоро умрет. У нее не хватит сил, чтобы забросить это зелье. У нее уже руки плохо действуют…

— Успокойся, да успокойся же!

Диего подхлестнул свою сообразительность и был вознагражден появлением последней отчаянной надежды. Он содрогнулся при мысли о том, что собирался предложить, ему было почти нехорошо от стыда, но в споре двух противоположных полюсов понятия о долге решающую роль сыграло жалобное выражение лица Зохара.

— Идем со мной. Нанесем светский визит моему отцу. Не спрашивай зачем, просто иди со мной.

Далеко от жилища Гэддиса Петчена Зохар и Диего вошли в ближайшую станцию Метро (входы на станции чернели через каждые пять Кварталов), на платформу в сторону Центра — длинную, вымощенную кафелем эмблему пыльной скуки. Сначала Зохар и Диего стояли молча в ожидании одного из часто проходивших экспрессов, затем Зохар заговорил:

— Помнишь, как я пытался выяснить длину города?

— Да, помню.

— Я пришел сюда в три часа ночи с банкой краски и кистью. Тайком от машиниста я пометил последний вагон своим именем, буквами в фут высотой. А потом устроился на скамейке и принялся ждать. Раз за разом прибывали новые цепочки вагонов. Я проверял, есть ли на последнем вагоне моя надпись. Я питался шоколадом и содовой из торговых автоматов. Через несколько дней ты принес мне сандвичи. Я дремал в промежутках между поездами, но всякий раз просыпался, когда они подъезжали. Я уверен, что не пропустил ни одного экспресса. Ты помнишь, как долго я продержался?

— Две недели.

— Правильно. И я так и не увидел свою пометку.

— Рабочий смыл твою надпись. Или вагон вывели из эксплуатации. Или в каком-нибудь депо его перевели на противоположную линию, так что надпись оказалась с другой стороны.

Зохар утомленно улыбнулся.

— Двенадцать лет назад ты уже предлагал мне эти объяснения, и тогда я их не принял. Нет, эти вагоны все еще ехали через наш неизмеримый Город через целых две недели. В этом я убежден. И тогда я по-настоящему испугался. Огромность нашего существования ошеломила меня. С тех пор я уже не был прежним. Я умел хорошо держаться, но в то время что-то вторглось в меня.

В этот момент подъехал экспресс, Диего и Зохар вошли в вагон, сделавшись частичками разнородной смеси таких же, как они, пассажиров — рабочих, бизнесменов, домохозяек, детей. Все они были похожи на вишни в пироге.

Зохар заговорил снова:

— Знаешь, бывает, я просыпаюсь с чувством, что мое имя все еще движется по этим рельсам, и я не увижу его до самой смерти.

Дерево перед домом, в котором прошло детство Диего, пышно зеленело, но на нем не было ни намека на весеннее цветение. Диего, воздерживавшийся от визитов к отцу уже целый месяц, испытывал и вину, и облегчение. Он не застал цветы, если таковые были.

Остановившись возле двери Петчена, Диего сказал:

— Постарайся занять старика разговором, пока я буду доставать то, что нам нужно. Мы сможем уйти достаточно скоро.

Зохар как будто утратил самообладание в преддверии встречи с Петченом-старшим.

— Я так ясно вижу твоего отца в расцвете сил. Он такой стройный, энергичный. Да, злоязычный. Но он представлял резкий контраст с моим отцом — рыхлым, пропитанным алкоголем. Он действительно настолько сдал сейчас?

— Когда я видел его в последний раз, он выглядел несколько лучше. Возможно, болезнь вступила в стадию ремиссии.

Разумеется, в глубине души Диего в это не верил. Он знал, что намек на силу, проявившуюся в его отце, — не более чем плато на пути вниз, в долину смерти. Но он готов был продать Зохару это заблуждение; продает же он другие свои фантазии.

Дверь заскрипела, открывая мрачный интерьер.

— Кто там? — твердым голосом выкрикнул Гэддис Петчен. — Если это вы, миссис Лоблолли, я выпил до хрена куриного бульона!

— Папа, это я. С другом.

Гэддис Петчен сделал усилие, чтобы слегка приподняться с привычного кресла, расположенного у окна, служившего приглашением для смерти, и оглянулся.

— А, так это твой скандально знаменитый приятель Куш? Что угодно готов поставить! Зохар, где ты торчал? Был с женщинами разного рода, надо полагать.