Дэмономания - Краули Джон

Часто, читая книгу или смотря фильм о неожиданном вторжении чего-нибудь зловеще-сверхъестественного в обыденную жизнь — о пробуждении древнего проклятья или дьяволе во плоти, — он удивлялся, до чего же невпечатлительны главные герои. Сперва они поражаются, открыв рот, не могут поверить, но затем довольно быстро приходят в себя и начинают сопротивляться; они не падают в обморок от невыносимого ужаса, а вот он, наверное, не выдержал бы, да и во сне, когда являлось что-нибудь невозможное, но неотвратимое — конец света, — он не выдерживал. Терял сознание и просыпался.

А теперь он сам вознамерился сразиться с такой вот силой (так ему представлялось), но застрял на самых первых сценах или страницах, между постыдным страхом и отчаянным неверием, а враг между тем собирался с силами. Больше всего Пирсу хотелось подобрать колени к подбородку, обхватить их, да покрепче. Он подозревал, что рано или поздно так и скорчится, если все будет идти как идет, и испытывал соблазн начать прямо сейчас: взять и спрятаться за самого себя.

На самом краешке бокового зрения, в противоположном окне, промелькнуло стадо бесформенных рогатых зверюг, огромных, как стога, — яки не то мускусные быки, бредущие прочь по дождливым полям. Автобус миновал их прежде, чем Пирс успел рассмотреть, что это было на самом деле — действительно стога, штабеля невесть каких промышленных материалов или кучи вырытой земли, породившие причудливую иллюзию; привстав, он обернулся, чтобы увидеть их в заднем окне, но его-то у автобуса и не было. Пирс осел на сиденье.

В последнее время миром вещей овладел какой-то упадок, непрочность, а может, Пирс только теперь это заметил; он словно бы открыл — хотя и отказывался признать, — что его выбор положит конец нынешнему миру и даст начало новому и что он уже поневоле начал принимать решения. Конечно, мы каждым своим решением выбираем один из миров; каждый выбор направляет нашу душу и сознание по одному пути, а не по другому, и там мы видим и делаем то, что иначе никогда бы не увидели и не сделали; но Пирсу мерещилось, что от его выбора зависит, в каком мире отныне странствовать не только ему, но и другим. Он не мог выбраться из замкнутого круга логики: мои решения, умные или глупые, творят мою жизнь в мире; вот моя жизнь, вот мой мир, я его сотворил. Подобно человеку, который проснулся во время землетрясения и пытается удержать, усилием воли остановить прыгающие на стене картины и посуду на полках, недоумевая: что такое? что такое? — Пирс пытался понять, что же он сотворил, и сделать так, чтобы все прекратилось.

Определенно — да, уже определилось, — что женщина, которую он полюбил, уехала и то ли вступила, то ли была вовлечена в нелепую и тираническую псевдохристианскую секту, а служители этого культа — им несть числа, и не все налицо — уже вычищали из ее разума и сердца и его, и мир сущий, а она шла на это с улыбкой и по доброй воле, и он обязан вернуть ее, но не в силах. Вот почему им овладел этот ужас, вот почему он почти не спал, а если и закрывал глаза, то жуткие сны заполняли его, подобно грязной воде.

Хотя порой и достоверные факты казались сновидением и рассыпались, и он переставал верить, что ему уготовано спасти возлюбленную, что она в этом нуждается, что он вообще ее любит.

Он бросил окурок на пол и раздавил. Вспомнились долгие автобусные поездки в такую же погоду из университета Лиги Плюща^{3} домой, в Камберлендские горы в Кентукки: семь часов, считая остановку на часок-другой на убогом и заброшенном автовокзале в Хантингтоне, Западная Виргиния. Ноябрьские дни, День благодарения, Рождество; дожди, омертвелая земля, дом, ожидающий в конце пути, в общем-то, больше не его дом, но по-прежнему густо, удушливо теплый и родной. И… о господи, вот еще что.

Еще вот что. Ему вспомнилось, как однажды, возвращаясь на автобусе домой из школы, он придумал испытание на прочность любви: проверку, насколько полноценна и подлинна твоя любовь.

Боже, какие жестокости он был способен выдумать — причем направленные и на себя самого, на свою же безобидную персону.

Испытание такое: могучие колдуны втайне взяли под свою опеку женщину, которую ты любишь и которая любит тебя (тогда Пирсу и в голову не приходило, что эти понятия: «любишь», «любит» — требуют уточнения). Колдуны отчего-то, да хотя бы ради садистского удовольствия, поставили строжайшее условие: ты больше не должен ее видеть. Увидишь — она умрет. Тем временем злобные маги сотворили или изготовили некий фантом, эйдолон^{4}, в точности на тебя похожий, может, даже чуточку привлекательнее, внимательнее, щедрее. Двойник занял твое место возле безмятежной девушки. А с тобой колдуны заключают такое соглашение: фальшивая копия будет любить, лелеять и беречь твою возлюбленную ровно столько, сколько ты, настоящий ты, будешь ехать на автобусе.