Дэмономания - Краули Джон

Так что волосам всегда нужно быть длинными: пусть остается что стричь.

— Увидимся вечером? — спросил он. — Или…

— Я собираюсь уехать, — сказала она, глядя, как он поочередно берет ее пряди: с одной стороны, с другой.

— Да?

— Ко Дню Колумба^{46}. В Конурбану.

— Чего ради?

— С группой из «Чащи». — Она вытащила изо рта случайно попавший меж раскрытых губ волосок. — Начальный курс, кажется.

— Ты едешь туда с…

— Со всей группой. Выезд из «Чащи», на фургоне. Ну и дальше.

Какое-то время он молча заплетал волосы. Фокус в том, чтобы натяжение с обеих сторон было одинаковым, а то одна будет туго натянута, вторая слабо.

— Тогда, — сказал он, — у меня для тебя есть приказ.

— Какой?

— Я хочу, — сказал он, — чтобы ты оставила себя в покое. — Туже, туже, канат, цепь. — Пока снова не встретимся. Поняла?

— В смысле… Бо-оже мой, Пирс. — Улыбка расцвела на ее губах, нарушив серьезность ритуала.

— Именно это я и хочу сказать. Ни одного прикосновения.

— Ну а вдруг я, ну понимаешь, не удержусь. — Легонько, не всерьез, она занималась этим даже во время разговора.

— Роз.

Он взялся за сплетенный им канат и запрокинул ей голову. Евино яблоко на ее горле шевельнулось и спало.

— Сможешь, — сказал он. — Удержишься.

Он обнял ее, наклонился, прижал щеку к ее щеке, губы — к ее горлу. Французская коса для нее, и, может быть, только для нее, была в одном списке с другими французскими штучками: буквы, уроки, поцелуи. Он сжал ее в объятиях и держал до тех пор, пока она еще раз не уступила.

Как Пирс и предполагал, имелся-таки прямой путь через гору, чтобы не возвращаться в Откос, а потом на дорогу вдоль Блэкбери; перед выездом Роз объяснила ему, на каком повороте свернуть в Шедоуленд, чтобы выехать на дорогу, ведущую на восток к литлвиллскому шоссе, на какие вехи смотреть. Когда солнце достигло зенита, он отправился туда, в гору.

Он приказал ей не касаться своего тела, а сам даже не дотерпел до дома. На дороге за Шедоулендским мостом, проехав (как показалось) бесконечно далеко вверх, Пирс сбросил скорость у въезда в лес: то была дорога на лесосеку, давно заброшенная; с некоторым трепетом он свернул на нее, проехал немного и остановился.

Один.

Обычно дух, всеобщий живитель, что плотнее бессмертной души, но тоньше тела, — то ртутное вещество, что окутывает душу, заполняет сердце и принимает впечатления органов чувств, может быть воспринимаемо вне тела только в двух случаях. Первый — речь, в особенности пение; собственно пение — это дух, выражаемый телом в слышимой, хотя и невидимой форме. Второе — вот это густое вещество двойной возгонки, сготовленное на мужском пламени, уплотненное до видимости, как яичный белок, а также та блестящая смазка, которую выделяла она, слушая его запреты: Роз как раз в тот момент прокручивала их в голове, одновременно и нарушая. Драгоценное; вероятно, истощимое и трудновосполнимое — потому нам велят не тратить его на фантазмы, не возлежать в одиночестве, не изливать на простыни, на землю или вот на эту хреновую тряпочку.

Pneumatorrhæa это называется; истощение звездной материи, данной нам при рождении.^{47}

Но почему? Не должно ли возникать тем больше, чем чаще она или он… Пирс долго лежал неподвижно, откинувшись на кожаную обивку. Разноцветные листья падали на капот. Время от времени он слышал шум авто. Он не знал, что в Шедоуленде свернул не туда, не вправо, а влево, и сбился с пути.

Глава девятая

Листва на дубах в Аркадии бурела и опадала неохотно, задерживаясь на ветках уже после того, как выпадал первый снег, и даже дольше, пока ее не выталкивали набухавшие по весне почки, а вот блестящие листья кленов, особенно старых, опадали все вместе, разом, дружной стаей, словно договорившись В душе устанавливалась возвышенная меланхолия, стоило поднять взгляд и увидеть, как они там, в вышине, все разом отцепляются от ветвей и медленно опускаются. Смерть, о-хо-хо. Деревья прочих пород (великое множество их собрал здесь когда-то архитектор, они состарились вместе, но, казалось Роузи, так и не подружились) сбрасывали многоцветную и многообразную листву в разное время Ярко-желтые ивы и медно-красные японские клены, золотистые березы, зелено-коричневый ясень и еще два ряда тюльпановых деревьев (их пора было подрезать), под которыми труднее всего было убирать свекольно-красную листву.