Дэмономания - Краули Джон

«Две ножки несут несколько шкал, с обеих сторон, — объяснял Морденте. — Шкала нанесена также на этот диск, nocella, которым они соединяются. Вот, видите, несколько шкал нанесены на дугу циркуля, на которой я фиксирую его ножки вот этими винтиками, этими galletti».

Бруно не хотелось выпускать из рук красивую медную вещицу. Очарованный ее блеском, винтиками, самим Морденте, который почему-то называл винты «петушками», но более всего тем, как действовала эта штука: Морденте показал, как направлять одну ножку циркуля на удаленный объект (башню, дверь в конце улицы) и по показаниям шкалы строить треугольник, пропорциональный тому, что образован объектом, глазом и землей. И таким образом вычислять расстояние. Может применяться, скучно сказал Морденте, армиями в походе, землепроходцами; Бруно засмеялся.

Он прославит Морденте. Он позаимствовал циркуль и принялся за написание забавного диалога на латыни.^{104} Очевидно, сам Морденте не понял, что сотворил, точно так же, как и Коперник не понимал, что его система уничтожила вселенную Аристотеля: это обнаружил Бруно. Ведь творение Морденте может стать орудием, с помощью которого выявится геометрия устроения Земли: скрытые души предметов, как сказал бы Пифагор, а мы, обманываясь, полагали, что их вовсе нет, покуда сим новым скальпелем не вскрыли предметы и не увидели их суть. Пригодится армиям в походе! Морденте, усердный педант от математики, был подобен ослу из притчи, который, сам того не ведая, везет на спине лучезарную гостию^{105}; сильный, терпеливый и добрый, однако глубоко невежественный. Но ничего, все-таки он облагодетельствовал человечество; осел, выполняющий тяжкий и полезный труд, — божественное создание в сравнении с ослоголосыми дураками, которые намеренно противятся знанию. Бруно назвал свой маленький диалог «Idiota triumphans»:^[23] идиотом был, конечно, Морденте.

Морденте в бешенстве гонялся за Бруно по всему Парижу. Озверевший безумец, на что он разозлился?

Этот математик скупил все экземпляры диалога, какие смог раздобыть, из-за чего разорился, а друзьям Бруно объявил, что намерен по этому поводу обратиться к Гизам.^{106}

Да, Бруно пора было уезжать. «Брунус, — сообщал парижский сплетник домой, в Италию, — с тех пор в этом городе не показывался».^{107}

«Если бы я владел плугом или пас стадо, — писал Бруно позже^{108}, — то никто не обращал бы на меня внимания; но я взялся трудиться на ниве Натуры, рыхлить и боронить Разум и пасти Душу — вот почему кто на меня смотрит, тот угрожает мне; кто догоняет меня, кусает; кто меня хватает, пожирает; и это не один или немногие, но многие и почти все».

Тот малый и грубый манускрипт именем «Пикатрикс», с которого началось путешествие Бруно, продолжал испускать свои лучи и в последующие столетия, став со временем совсем неразборчивым, поскольку его черные латинские буквы уже никто не читал. Проделав дальний путь на север и утратив к тому времени несколько страниц с проклятьями и целительными заклинаниями, он попал в руки к романисту Феллоузу Крафту в пражском книжном магазинчике и был приобретен им в 1968 году за несколько крон (в тот день русские танки шли через Восточную Германию к этому городу, и большинству его жителей было не до старинных книг). Оттуда он отправился в библиотеку Крафта в Каменебойне, в Дальних горах, был запечатан в пластиковый пакет для защиты от плесени и насекомых и заключен в ящик под стекло, откуда его и извлек Пирс Моффет. Какое-то время манускрипт лежал на столе возле Пирсовой кровати в Литлвилле, и, хотя новый владелец также не мог его прочесть, он ощущал излучение; чувствовала его и Роз Райдер, когда он уверял, что она должна почувствовать.

Это настоящая магия? — осведомлялась она. Когда-то была настоящей, отвечал он. Когда-то.

Он доставал книгу из пластикового контейнера, открывал и клал ее ладонь на плотную страницу.

Глава тринадцатая

— «Демономания»? — спросила Роузи. — Так?

Они сидели за высившимся среди обширных лужаек Аркадии каменным столом, запятнанным опалью былых лет и призраками сдохших гусениц; Пирс не позволил ей положить на столешницу принесенные им книги.

Было здесь большое красивое издание «Hypnerotomachia Poliphili»^[24]{109}, напечатанное на поживу полиглотам в Париже в 1586 году, с гравюрами, — книга, стоившая, по мнению Пирса, тысячи долларов, хотя он и не был экспертом в таких вопросах. А еще — одна «диковинка», как выразился Пирс в разговоре с Роузи, и куча других вещей, которые надо обсудить, включая «Пикатрикс» в пластиковом пакете.