Похититель вечности - Бойн Джон

— Попробовать что? — спросил я, сбитый с толку ее объяснениями. — Что там узнавать? Улицы полны грязи. Сточные канавы кишат крысами. Он не найдет там ничего, кроме людей, которые могут его обидеть.

Она пожала плечами, но и потом разрешала ему часами где–то шляться. Я беспокоился за него искренне, однако не спорил с ней, хотя он был мне братом, а не ей. Доминик была старше, казалась более опытной и тем полностью подчинила меня. Она властвовала над моей жизнью, но — по–матерински милосердно, ее господство было абсолютным, и желала его не только она, но и я. Иногда, если мы оставались вдвоем, она позволяла мне сесть поближе, положить голову ей на плечо, и так мы сидели перед очагом, а голова моя сползала ниже, ниже, к ее груди, пока она резко не выпрямлялась и не заявляла, что пора ложиться спать — в разных постелях. И хотя возможность нашего воссоединения была весьма далека, не проходило и ночи, чтобы я не грезил, что это может повториться.

В поисках счастья мы решили отправиться в Лондон. То была длинная дорога, почти восемьдесят миль от Дувра до столицы, но в те времена люди были привычны к долгим пешим походам. Это теперь то, что некогда представлялось не только под силу, но и вообще было делом обычным, кажется за гранью людских возможностей. Хотя близился конец года, погода стояла не слишком суровая и всегда находилось местечко, где вечером можно разбить маленький лагерь. У нас имелись небольшие сбережения — точнее, у Доминик: отложенная мелочь и плата за стирку, — и мы знали, что при нужде сможем снять комнатку на постоялом дворе или на ферме. Однако мы понимали, что нам понадобятся деньги на еду, хотя я все еще намеревался промышлять по дороге воровством и даже надеялся что–нибудь скопить, чтобы по прибытии в Лондон было на чем продержаться.

Когда утром в понедельник мы покидали нашу маленькую комнатку, на меня навалилась странная меланхолия. В Париже я прожил пятнадцать лет, но никогда не испытывал к дому особой привязанности — даже не вспоминал о нем и не тосковал с того момента, как его покинул. А теперь, прожив в этой дуврской лачуге всего лишь год, я в последний раз закрыл дверь, и у меня навернулись на глаза слезы, когда я бросил прощальный взгляд на две кровати, ветхий стол, стулья с переломанными ножками перед очагом; наш дом. Я повернулся к Доминик, чтобы одарить ее последней улыбкой на этом месте, но она уже отвернулась — наклонилась стряхнуть пыль со штанишек Тома, и пошла прочь, ни разу не посмотрев по сторонам, ни разу не оглянувшись. Я пожал плечами и захлопнул дверь, оставив комнату во мраке, поджидать новых бессчастных квартирантов.

Меня беспокоили ботинки. Черная пара с тонкой шнуровкой — они были мне великоваты; я недавно украл их у одного молодого джентльмена, который по глупости оставил их за дверью своего номера в маленькой портовой гостинице «Приют странника». Я имел обыкновение проникать в нее через черный ход по ночам, когда постояльцы уже спали, и рыскать по коридорам. Нередко в низких тесных проходах мне удавалось стянуть рубашку или пару брюк, оставленные там господами, полагавшими, что они все еще в Лондоне или Париже: они рассчитывали получить поутру тщательно отутюженную одежду. Эти вещицы крайне редко удавалось продать, но ими прекрасно пополнялся гардероб моего маленького семейства; к тому же, это не стоило мне ни гроша и ни малейших угрызений совести.

Подошвы ботинок, однако, были довольно изношены, и меня совсем не манила перспектива шагать до Лондона босиком. Левой пяткой я уже ощущал впивающийся гравий и по опыту знал, что комфорта в ботинках хватит от силы на милю, а затем начнутся волдыри и ссадины. У Доминик были похожие ботинки, но надела она толстые чулки, предохранявшие кожу от соприкосновения с обувью, — я позаимствовал их с бельевой веревки в трех милях к югу от города за день до того, как меня избили, а днем раньше удалось добыть новехонькую пару для Тома. Но ему, кажется, приходилось так же нелегко, как и мне, поскольку ботинки были неразношены, и он все время ныл, что они трут ему ноги; в конце концов Доминик вынула из кармана носовой платок и обернула ему ступни вместо носков. Я бы предпочел, чтобы она им заткнула ему рот, однако мальчуган и так утих, хоть и ненадолго.

Я прикинул, что мы доберемся до Лондона дней за пять, если проделаем весь путь пешком, и быстрее, если удастся найти какой–то транспорт, в чем я сомневался: у молодой пары с маленьким ребенком шансы невелики, и уменьшались они с каждой милей, по мере того, как мы становились все грязнее и зловоннее. Но даже если мы доберемся за неделю, как сказала Доминик, это невысокая плата за побег из Дувра, от суровой жизни и монотонной работы, которая неминуемо ждала нас там. Неделя, утверждала она, — в нашем положении приемлемо.