Мой друг бессмертный - Гурова Анна

— …И пойдет теперь беспутная Людка по этапу… в Сибирь, на Колыму… — с подвыванием самозабвенно выводила бабка.

— Бабушка! Что с ней?!

— Сожителя своего убила! — трагически объявила бабка, неохотно прервав «плач». — Буржуя толстомордого!

— Толика, что ли?

У Ники невольно отлегло от сердца. Хоть новость была и ужасной, но не настолько, как она было подумала.

— Труп найден у нее в квартире, — доложила бабка в стиле «криминальной хроники». — На полу в кухне, задушенный. И отпечатки пальцев Людкины на евонной шее.

— А где мама? В тюрьме?

— Нет, — как будто с сожалением сказала бабка. — Ищут. Сбежала куда-то, хахаля укокошив. Не иначе как умом тронулась. Я всегда говорила, что этим и закончится…

Бабка принялась рассуждать о дурной наследственности, склонности к психическим болезням, а потом о разных уголовных статьях.

— Может, и послабление выйдет, если убийство в состоянии аффекта или психическое отклонение. Не в тюрьму упекут, так в психушку, хрен редьки не слаще…

Ники не слушала. Ужасная новость не укладывалась в голове. Как ее мягкая, тихая, безвольная мама смогла убить…

— Когда это случилось? — сдавленным голосом спросила Ники.

— Сегодня ночью. Около четырех, по заключению врача. По окоченению определили…

Бабка снова принялась рассуждать, теперь о диагностике времени момента смерти по состоянию трупа. Возникало ощущение, что эти подробности доставляют ей удовольствие.

«В два часа ночи Толик был у меня в палате и разговаривал со мной, — мысли Ники обратились к ночным событиям. — Потом он говорил в коридоре с бабкой, и она что-то ему сказала, что его ужасно испугало… И он поехал отсюда прямо к маме. И она его… убила?»

— Это точно мама? — вслух спросила Ники.

— Кто же еще. Сказала же — отпечатки ее…

Ники снова задумалась. И чем больше она думала, тем безотраднее ей казалось будущее.

— Что же с нами дальше будет? — вырвалось у нее.

Бабка прервала болтовню, выпрямила спину, поджала губы, и на глазах превратилась в пожилую эсэсовку, надзирательницу из концлагеря. Это была одна из самых неприятных ее ипостасей. Она означала: «Приказы тут отдаю я. За неповиновение — газовая камера!»

— Что-что? Мамашу твою скоро найдут и отправят в женскую колонию лет на десять. А ты, — безапелляционным тоном закончила она, — будешь теперь жить у меня, у своей ближайшей родственницы. Собирайся.

Дорога казалась бесконечной. Они ехали и ехали на северо-восток, куда-то в Полюстрово. Трамвай подолгу стоял на остановках, на светофорах, пропускал автомобили, тащился по многокилометровым проспектам и все никак не мог доехать в нужное место. Бабушка жила ужасно далеко. Ники и не думала, что в Питере есть такие отдаленные районы. Чуждые, как будто это был другой город, или даже другой мир. Параллельная вселенная с незнакомыми новостройками, рекламными щитами, одинаковыми ларьками у перекрестков. Садясь в трамвай, Ники прочитала на его боку название конечной остановки: «крематорий». Офигеть можно!

Настроение у Ники и до того было отвратительное. Как она ни рвалась домой, бабка ее не пустила. В ответ на просьбу собрать вещи категорически отказала — дескать, все равно квартира опечатана, там милиционер в засаде сидит… Теперь Ники сидела, с фальшивым интересом уставясь в немытое окно трамвая, и всерьез обдумывала идею побега. Надо вернуться домой, думала она. Затаиться во дворе и ждать маму. Вдруг она не знает, что в доме ее караулит милиционер? Даже если мама действительно убила Тиля, Ники ее ни секунды не осуждала. Но по поводу убийства у нее были серьезные сомнения. Не может быть, чтобы ее хрупкая, слабая мама задушила такого бугая, как Толик. «Ее подставили, — думала Ники, мрачно косясь на сидящую напротив бабушку. — Надо ее найти и все ей рассказать. В первую очередь — то, что подслушала ночью в больнице. Потом — про Эрлина, про Арсана… Мамочка, что с нами творится?»

Блочные девятиэтажки по сторонам проспекта сменились бетонными заборами, железными воротами и безликими корпусами заводов. Трамвай въехал в промзону. Ники вдруг стало неуютно. В ее душу вселилась смутная, необъяснимая тревога. И чем дальше в неизвестные места увозил ее трамвай, тем тревожнее ей становилось.

— Долго еще? — буркнула Ники. — По-моему, мы уже за город выехали.

Бабка ответила не сразу. Всю дорогу она поражала Ники непривычной молчаливостью.