НКВД. Война с неведомым - Бушков Александр

А их – всего трое, ага! В точности как нас и предупреждали. Калашин, эта его Любка и один китаеза, он у Калашина был и за адъютанта, и за палача, и особенно за охранника.

На рассвете мы избушку тихонечко обложили. Китаеза для нас особенного интереса не представлял, и потому его сразу шлепнули, как только понеслось, чтобы проще было работать. А есаула самозваного и Любочку скрутили тепленькими и абсолютно невредимыми. Обыскали, связали, на пол в избушке положили, нагляделись вдоволь, и были мы, ребята, сами понимаете, на седьмом небе – который год все ловили эту гниду, а довелось повязать именно нам. Дело даже не в том, что за него, за живого серьезно обещали Красное Знамя всем участникам захвата. Тут уж дело в гоноре и принципе, что вам объяснять…

Калашин сам по себе был – ничего особенного. Ну, кряжистый, ну, бородатый, как цыган, ну, когда на свободе и при власти, выглядел орлом и соколом… Ну и что, мало ли таких?

А вот его Любка… Ребята, ну это была баба… Это надо видеть. Казачка, точно. Волосы – вот досюда. Глаза – во! Грудяшки гимнастерочку распирали. Чего ни коснись – все у нее на «во»: фигура, грудь, жопа, мордаха…

Командиром у нас был товарищ Дубов. Надежнейший товарищ, из балтийских. Не с «Авроры», это стопроцентно, но с какого-то кораблика лишь самую малость пониже революционным рангом. Почти такого же заслуженного. Правильный был человек. Беспощадный к врагам и готовый душу отдать за братьев по классу.

Все мы на нее смотрели, ощущая, что зубы ноют, а первому эта идея пришла в голову товарищу Дубову. Посмотрел он, как связанный есаул зубками поскрипывает, и сказал что-то вроде:

– А что, господин есаул, ваше степенство, сладенько было эту проблядь драть от всей кобелиной удали? Я так полагаю, что весьма даже сладко. Только вот что я тебе скажу, контра: больше ты в своей жизни никого драть не будешь, это уж точно, потому что жить тебе, гниде, ровно столько, сколько отзаседает трибунал. И твоей Любке тоже. А напоследок, чтобы тебя, паскуду, еще круче проняло, мы твою Любочку впятером на твоих глазах отхарим со всем усердием. Чтобы смотрел и завидовал, твердо зная, что самому никого уже драть не придется…

И мы поняли, что он не шутит. Скажу вам откровенно, эта мысль всем понравилась. Во-первых, девка была недюжинная, а во-вторых, за ней, как и за ее кобелем, накопилось столько грехов, что пули для нее было маловато.

Товарищ Дубов свои мысли, чего бы они ни касались, любил претворять в жизнь незамедлительно. Мы ему быстренько помогли: нашли пару костылей, вколотили в пол, руки ей привязали вроде распялки, шаровары с нее сняли, кальсоны тоже, а гимнастерку товарищ Дубов снимать пока не велел. Повернулся к есаулу и, весьма недобро улыбаясь, пояснил:

– Гимнастерку я на ней рвать буду. Чтобы орала и брыкалась. Так мне приятнее, а тебе, гнида, мучительнее переживать…

Любка лежит, спокойная, сука, в лице ни кровинки, но не плачет, не причитает – не тот жизненный типаж… Говорит Дубову:

– Баб в жизни имел много?

Дубов, с этакой матросской лихостью приосанившись, отвечает, не задумываясь:

– Ну, конечно, меньше, чем хотелось бы, если откровенно – но все ж изрядно. Жаловаться грех.

А Любка:

– Отбегался, флотский. Я – даже не твоя последняя баба. Я – твоя смерть.

Мы так и покатились. А товарищ Дубов, не полезши за словом с карман, отвечает:

– Это отчего же, грудастая? Ходят, конечно, слухи и сказки, что бывает мокрощелка с зубами, но сомневаюсь я что-то… А впрочем, долго ли проверить?

И полез ей пятерней в то самое устройство. Встал с корточек, пальцы небрежно вытер о есаула и ухмыляется:

– Ни единого зуба, если кому интересно…

Она лежит, вся белая, губы в ниточку, глазищами обжигает. И повторила, разборчиво, медленно:

– Я – смерть твоя…

Товарищ Дубов, не моргнув глазом:

– Если ты, приятная, имеешь в виду нечто венерическое, так я все это сколько раз подцеплял, столько и лечил. Перебедую… Ну ладно, ребята, начнем, благословясь? Калашин, ты смотри внимательно, вдруг да окажется, что чего-то ты не умел…

Потом отозвал в сторонку меня и Петю и тихонечко распорядился:

– Ребята, идите наружу и поглядывайте в оба. Как бы остальные не подкрались. Вполне возможный оборот. Может, она под смертью то и имела в виду, что часть банды где-то поблизости, и подкрадется, пока мы все вокруг нее будем колготиться… Идите, ребята, покараульте. На вашу долю хватит, слово даю.

Он нас спас, ребята, этим приказом, ясно вам? Мог ведь выбрать в караул и других…