Мумия, или Рамзес Проклятый - Райс Энн

«Прекрасная парочка! – мрачно подумал Лоуренс. – Бездельник и председатель правления „Судоходной компании Стратфорда“, который вовсю транжирит прибыль компании, чтобы наполнить бездонный карман своего сынка».

На самом деле Лоуренс прощал брату все. Лоуренс не просто передал ему фамильный бизнес. Он спихнул его на Рэндольфа, со всеми обязанностями и огромными хлопотами, так чтобы сам он, Лоуренс, мог проводить оставшиеся годы, копаясь в египетских развалинах, которые он столь любил.

Если уж быть совсем справедливым, Рэндольф здорово поработал на развивающуюся «Судоходную компанию Стратфорда». И так продолжалось до тех пор, пока сынок не превратил его в растратчика и вора. Но и сейчас Рэндольф пошел бы на все, чтобы замять конфликт. А Лоуренс был слишком эгоистичен, чтобы какой-либо конфликт допустить. Он ни за что бы не променял Египет на пыльные лондонские конторы. Даже Джулия не смогла бы уговорить его вернуться домой.

И вот Генри торчит здесь и ждет своего часа. А Лоуренс прошел мимо него в палатку, торопливо пододвинул стул к столу и вытащил из ящика обтянутую кожей тетрадь – дневник, который берег, возможно, именно ради этого открытия. Он поспешно по памяти воспроизвел на бумаге надпись, сделанную на двери, и записал возникшие вопросы.

Рамзес Проклятый… Лоуренс откинулся назад, вглядываясь в это имя. И теперь его тоже охватило предчувствие, которое повергло в шок Самира.

Что бы все это могло значить?

Полпервого ночи. Может, это ему снится? Мраморная дверь гробницы осторожно снята, сфотографирована и помещена на козлы в его палатке. И теперь можно зайти внутрь. Гробница! Наконец-то!

Лоуренс кивнул Самиру и почувствовал, как волна возбуждения прокатилась по толпе. Вспышки погасли, Лоуренс зажал уши руками, но все равно взрыв застал всех врасплох. У Стратфорда засосало под ложечкой.

Ладно, надо спешить. В руке у него был фонарь, и он собрался войти внутрь, хотя Самир сделал еще одну попытку остановить его:

– Лоуренс, там может быть западня, там могут быть…

– Уйди с дороги.

Он закашлялся от пыли. Глаза слезились.

Лоуренс протянул фонарь к зияющему отверстию входа. Стены украшены удивительными иероглифами – опять, без сомнения, в стиле эпохи девятнадцатой династии.

Наконец он ступил внутрь. Как здесь холодно! И запах! Потрясающий запах, восхитительный аромат столетий!

Сердце билось слишком быстро, кровь прилила к лицу, он снова закашлялся – журналисты, напирая сзади, поднимали клубы пыли.

– Назад! – сердито крикнул Лоуренс.

Вокруг него снова засверкали блики вспышек. В их свете почти не виден был потолок, расписанный крошечными звездочками.

Вот он, длинный стол, заставленный алебастровыми кувшинами и шкатулками. Груды свитков папируса. О господи, одно это свидетельствует о том, что сделано важное открытие!

– Но это не гробница, – прошептал Лоуренс. Здесь был покрытый тонким слоем пыли письменный стол, похожий на стол ученого, и казалось, что хозяин вышел из-за него совсем недавно. На столе находились заостренные перья, развернутый папирус и бутылочка с чернилами. Рядом стоял бокал.

Но бюст, мраморный бюст, несомненно, был греко-романского происхождения: женщина с густыми волнистыми волосами, охваченными обручем, с удлиненным разрезом полузакрытых глаз, которые казались незрячими. На подставке высечено имя:

КЛЕОПАТРА.

– Невероятно, – услышал он голос Самира. – Взгляни, Лоуренс, там, кажется, мумия.

Лоуренс уже увидел ее. Он безмолвно смотрел на саркофаг, покоившийся в самом центре этого кабинета, этой библиотеки с грудами папирусных свитков и с запыленным письменным столом.

Самир приказал фотографам отойти назад. Чадящие вспышки сводили Лоуренса с ума.

– Убирайтесь, вы все, убирайтесь! – рявкнул Лоуренс. Ворча, репортеры отступили за дверь, оставив двоих мужчин в оглушающей тишине. Первым заговорил Самир:

– Мебель римская. Это Клеопатра. Посмотри, Лоуренс, на столе монеты с ее изображением, новые, свежей чеканки. Вот эти, в стороне, сохранились чуть хуже.

– Знаю. Но здесь лежит древний фараон, мой друг. Каждая деталь саркофага так же хороша, как: у любого другого, когда-либо найденного в Долине царей.

– Но главного гроба нет, – возразил Самир. – Почему?

– Это не гробница, – ответил Лоуренс.

– Значит, царь пожелал, чтобы его похоронили здесь. – Самир подошел к саркофагу с мумией, высоко подняв фонарь и осветив прекрасно нарисованное лицо с глазами, обведенными черными линиями, и изящно очерченными губами.

– Готов поклясться, что это римский период, – сказал он.

– Но стиль…

– Лоуренс, слишком уж жизненно. Это римский художник, который превосходно сымитировал стиль девятнадцатой династии.

– Но как же это могло случиться, мой друг?

– Проклятье! – прошептал Самир, словно не услышав вопроса.

Он смотрел на ряды иероглифов, которые окружали нарисованную фигуру. Греческие письмена появлялись ниже, а по самому краю шла латынь.

– «Не трогай останки Рамзеса Великого», – прочитал Самир. – Одно и то же на трех языках. Этого достаточно, чтобы остановить мало-мальски разумного человека.

– Пусть я буду неразумным, – ответил Лоуренс. – Позови сюда рабочих, пусть немедленно снимут крышку.

Пыль понемногу осела. Факелы, вставленные в древние настенные подсвечники, коптили потолок, но об этом он побеспокоится чуть позже.

А сейчас надо взглянуть на спеленутого погребенного. Саркофаг приставили к стене, а тонкую деревянную крышку осторожно поставили справа от него.

Лоуренс больше не замечал толпу у входа, молча взиравшую на него и его находку. Он медленно поднял нож и полоснул по грубой оболочке из высушенного временем полотна, которое тут же лопнуло и обнажило туго спеленутую человеческую фигуру.

Репортеры дружно ахнули. Опять засверкали вспышки. Лоуренс физически ощущал безмолвие Самира. Они оба разглядывали худое лицо под желтоватыми полотняными бинтами и тощие руки, покойно скрещенные на груди.

Один из фотографов взмолился, чтобы его впустили в помещение. Самир сердито потребовал тишины. Все происходившее вокруг, в том числе и эти досадные помехи, Лоуренс воспринимал словно в тумане.

Он пристально разглядывал иссохшую фигуру в пеленах цвета темного пустынного песка. Ему казалось, что он может сквозь ткань разглядеть черты изможденного лица, что он видит выражение умиротворения в очертаниях крепко сжатых тонких губ.

Каждая мумия была загадкой. Каждая высушенная и сохраненная форма являла собой ужасный образ жизни в смерти. Он всегда смотрел на египетских мертвецов с внутренним трепетом. Сейчас же, при виде этого загадочного существа, называвшего себя Рамзесом Проклятым, Рамзесом Великим, Лоуренс испытывал странное возбуждение.