Глаза тьмы - Кунц Дин

Джановски собирался, если позволят погодные условия, съехать с шоссе на проселочную дорогу, которая ранее использовалась для вывоза леса, оставить автобус неподалеку и отправиться в поход в снегоступах и с рюкзаками. Маршрут он проложил круговой, с возвращением в то самое место, откуда они бы и стартовалй.

— Дети были прекрасно экипированы. Лучшая одежда, лучшие спальные мешки, лучшие палатки, они взяли с собой достаточно угля и еды. Их сопровождали два первоклассных инструктора. Все говорили, поход безопасный. Абсолютно безопасный. Так что же пошло не так?

Тина больше не могла сидеть. Встала, начала мерить кабинет шагами, еще глотнула коньяка.

Элиот молчал. Похоже, знал, что прежде всего ей нужно полностью выговориться.

— Но что-то точно пошло не так, — продолжила она. — Каким-то образом, по какой-то причине они отъехали на автобусе от шоссе более чем на четыре мили. Не просто отъехали, но еще и поднялись высоко в горы, чуть ли не под самые облака. Они ехали по крутой, давно не используемой проселочной дороге, разбитой проселочной дороге, такой опасной, заваленной снегом, скользкой, что только круглый идиот мог решиться ехать по ней, а не идти пешком.

Автобус свалился с дороги. Никаких рельсов ограждения в горах не было, как не было и широких обочин, и пологих склонов. Автобус, несмотря на привод на все четыре колеса, занесло, и он свалился в стофутовую пропасть, прямо на скалы.

— Дети… все… погибли. — Отчаяние в ее голосе показывало, что рана совсем не зажила. — Почему? Почему такой опытный инструктор, как Били Джановски, мог допустить такой глупый просчет?

Сидевший на диване Элиот покачал головой, не отрывая глаз от бокала с коньяком.

Тина и не ждала ответа. Собственно, задавала вопрос не ему. Если она кого-то спрашивала, так это Бога.

— Почему? Джановски был лучшим. Самым лучшим. Таким хорошим, что смог шестнадцать лет подряд зимой вывозить мальчишек в горы. Таким достижением не может похвастаться ни один инструктор. Били Джановски, умный, мужественный, здравомыслящий, всегда обходившийся без ненужного риска. Выходит, и на старуху бывает проруха. Почему он поступил так глупо, так безответственно, не оценил опасности проезда по такой дороге?

Элиот вскинул на нее глаза, полные доброты и сочувствия:

— Вероятно, ты никогда не узнаешь ответ. Я понимаю, как это трудно, не знать, почему случилась эта трагедия.

— Трудно, — согласилась она. — Очень трудно.

Она вернулась на диван.

Он взял бокал из ее руки. Пустой. Она не помнила, как допила коньяк. Он пошел к бару.

— Мне больше не надо, — предупредила Тина. — Не хочу напиться.

— Ерунда, — отмахнулся Элиот. — В твоем состоянии, когда нужно сбросить нервное напряжение, от второй капельки коньяка хуже не станет.

Он вернулся, принес ей бокал со второй порцией «Реми Мартин». Теперь она уже могла держать бокал одной рукой.

— Спасибо, Элиот.

— Главное, не проси меня что-нибудь смешивать. Я — худший бармен этого мира. Могу подавать только чистые напитки или со льдом. Мне не под силу даже правильно смешать водку с апельсиновым соком.

— Я благодарила тебя не за коньяк. За… умение слушать.

— Большинство адвокатов так много говорят.

Какое-то время они молчали, маленькими глоточками пили коньяк.

Напряжение еще не покинуло Тину, но холода она больше не чувствовала.

— Потерять так ребенка… это ужасно. Но ведь не воспоминания о сыне так расстроили тебя, когда я вошел в приемную.

— В какой-то степени и они.

— Но и что-то еще.

Она рассказала ему о странных событиях, которые произошли с нею в последние дни: посланиях на грифельной доске Дэнни, погроме, учиненном в комнате мальчика, вызывающих страх строках, появившихся в распечатке и на мониторе.

Элиот изучил распечатки, потом они вместе осмотрели компьютер в приемной. Включили его, Тина нажала на те же клавиши, что и прежде, но на этот раз машина работала, как ей и положено.

— Кто-то мог подкорректировать программу так, чтобы вывести на экран строчки, связанные с Дэнни. Но я не понимаю, каким образом компьютер включался сам по себе.

— Он включался.

— Я в этом не сомневаюсь. Просто не понимаю как.

— И воздух… стал таким холодным…

— Может, это субъективные ощущения?

Тина нахмурилась.

— Ты спрашиваешь, не выдумала ли я все это?