Клуб Дюма, или Тень Ришелье - Перес-Реверте Артуро

– Коньяк, – повторил он, уйдя в себя и с трудом припоминая, что же их обоих сюда привело.

Корсо сделал неопределенный, но скорее все-таки утвердительный жест, которого Фаргаш не заметил. На другом конце просторной комнаты высился огромный камин, там лежало несколько поленьев, но огонь не горел. Тут же стояли два непарных кресла, стол, буфет, керосиновая лампа, два канделябра со свечами, лежала скрипка в футляре и еще какие-то мелочи. Но на полу, на старинных коврах, выцветших и обветшавших, подальше от окон и от свинцового света, который сквозь них пробивался, в строгом порядке выстроились книги – много книг, томов пятьсот, а может, и больше, прикинул Корсо. Может, даже целая тысяча.

Среди них было немало старинных рукописей и инкунабул. Хорошие старые книги, переплетенные в кожу или пергамен, древние тома с гвоздями на переплетах, книги формата ин-фолио, эльзевиры, с тиснеными узорами, металлическими накладками и застежками, с золочеными буквами на корешках, с буквами, выведенными писцами в скрипториях средневековых монастырей. По углам комнаты Корсо углядел не менее дюжины ржавых мышеловок.

Фаргаш порылся в буфете и вернулся с рюмкой и бутылкой «Реми Мартен» в руках, по пути он рассматривал содержимое бутылки на свет, чтобы убедиться, что там еще что-то осталось.

– Золотая кровь Господня, – торжественно провозгласил он. – Или дьяволова. – Он улыбнулся одним ртом, при этом усы его перекосились, как у героя-любовника в старом кинофильме, взгляд же по-прежнему был холодным и отрешенным. Под глазами у него набрякли мешки, как от бессонницы, которая длилась бесконечно долго. Корсо обратил внимание на холеные тонкие руки, из которых принял рюмку с коньяком. Он поднес рюмку к губам, и тонкий хрусталь колыхнулся бликами.

– Красивая рюмка, – заметил он, лишь бы что-нибудь сказать. Библиофил кивнул, на лице его смешались покорность судьбе и насмешка над собой, как будто он ненавязчиво приглашал гостя взглянуть на все окружающее иными глазами – на рюмку, на коньяк в ней, на разоренный дом. Да и на самого хозяина – на этот элегантный, бледный и одряхлевший призрак.

– У меня сохранилась еще одна такая же, – пояснил он с невозмутимой обстоятельностью, словно раскрывал тайну. – Потому я их так берегу.

Корсо тряхнул головой, давая понять, что мысль его уловил. Он еще раз обежал взглядом голые стены, потом сосредоточил внимание на книгах.

– Видно, раньше вилла была очень красивой, – сказал он.

Хозяин пожал плечами, но свитер при этом не шелохнулся.

– Да, была, но со старинными семьями происходит то же, что и с древними цивилизациями: однажды выясняется, что силы их истощены, и тогда они умирают. – Он невидящим взором поглядел вокруг, и казалось, в глазах его отразились давно отсутствующие предметы. – Но сначала приглашают на службу варваров – для охраны limes[76] Дуная, потом помогают варварам обогатиться и, наконец, становятся их должниками… И вот в один прекрасный день варвары восстают, и захватывают все твои владения, и грабят их. – Он глянул на гостя с внезапной подозрительностью. – Надеюсь, вы понимаете, о чем я веду речь.

Корсо кивнул. Он пустил в ход улыбку всепонимающего кролика, и она парила в воздухе между ним и хозяином виллы.

– Отлично понимаю, – подтвердил он. – Кованые сапоги топчут саксонский фарфор. Так?.. Судомойки в вечерних туалетах. Выскочки ремесленники подтирают зад страницами из манускриптов с миниатюрами.

Фаргаш одобрительно опустил подбородок. Потом улыбнулся. И прохромал к буфету, чтобы достать вторую рюмку.

– Думаю, – бросил он на ходу, – мне тоже следует выпить.

Они молча чокнулись, глядя друг другу в глаза, как два члена тайного братства, только что обменявшиеся им одним ведомыми знаками. Наконец библиофил указал на книги и сделал рукой, в которой держал рюмку, жест, словно после обряда инициации приглашал Корсо перешагнуть невидимую границу и приблизиться к ним.

– Вот они. Восемьсот тридцать четыре тома, из которых истинную ценность представляет меньше половины. – Он выпил, потом провел пальцем по влажным усам и покрутил головой. – Жаль, что вы не видали их в лучшие времена, когда они стояли на стеллажах из красного дерева… Я собрал пять тысяч томов. А это – те, что выжили.

Корсо опустил холщовую сумку на пол и приблизился к книгам. У него невольно начало покалывать кончики пальцев. Картина перед ним предстала роскошная. Он поправил очки и тотчас, с первого же взгляда, обнаружил Вазари, ин-кварто 1588 года, первое издание, и «Tractatus» Беренгарио да Капри[77], переплетенный в пергамен, XVI век.

– Никогда бы не подумал, что коллекция Фаргаша, которую упоминают во всех библиографиях, выглядит вот так. Что книги лежат прямо на полу, у стен, в пустом доме…

– Такова жизнь, друг мой. Но в свое оправдание хочу заметить: все книги в безупречном состоянии… Я сам чищу их и осматриваю, стараюсь проветривать, берегу от насекомых и грызунов, от света, жары и сырости. По правде говоря, целыми днями я только этим и занимаюсь.

– А остальные книги?

Библиофил глянул в окно, словно задал себе самому тот же вопрос. Он наморщил лоб.

– Представьте, – выговорил он наконец, и, когда глаза их встретились, Корсо подумал, что перед ним очень несчастный человек, – кроме виллы, кое-какой мебели и библиотеки отца, я унаследовал одни лишь долги. Всякий раз, когда мне удавалось добыть деньги, я вкладывал их в книги, а когда доходы мои иссякли, продал картины, мебель, посуду. Вы-то, надеюсь, понимаете, что значит быть страстным библиофилом; так вот, я – библиопат. Сама мысль о том, что коллекция моя может быть разрознена, доставляла мне невыносимые страдания.

– Я знал таких людей.

– Правда?.. – Фаргаш взглянул на него с любопытством. – И все-таки сомневаюсь, что вы можете даже представить себе такое. Я вставал по ночам и, словно неприкаянная душа, бродил вдоль стеллажей. Я говорил с книгами. Говорил, гладил корешки, давал клятвы верности… Но увы! Однажды мне пришлось принять решение – и пожертвовать большей частью сокровищ, сохранив только самое любимое и ценное… Никому, даже вам, не понять, что я испытал, ведь мои книги пошли на корм стервятникам.

– Я понимаю, – отозвался Корсо, который на самом-то деле с легкой душой согласился бы прислуживать на таком скорбном пиру.

– Понимаете? Нет! Даже если вы дадите волю воображению… Два месяца ушло на то, чтобы отделить одни от других. Шестьдесят дней агонии, меня все время колотила лихорадка, я едва не сошел в могилу. Наконец их забрали, и я думал, что тронусь умом… Помню все так отчетливо, точно это было вчера, хотя миновало уже двенадцать лет.